Ольга Михайловна только плечами передернула,
проходя мимо, но он совершенно точно, определенно, стопроцентно знал, что ей
был приятен его ответ. Откуда? Неведомо. Но – знал!
Валентина Абдрашитова
Январь 2001 года, Северо-Луцк
Валентина никак не могла собраться с мыслями и
найти нужный тон. Ее возмущало, что она лепечет жалким голоском, смотрит на
Надежду снизу вверх (правда, по-другому смотреть на эту женщину с модельным
ростом и на высоких каблуках Валентине было затруднительно при ее 165 сантиметрах
роста и ботиночках на плоской подошве), ведет себя как просительница, в то
время как права ее детей и в самом деле были беззаконно ущемлены! Тут должны
быть какие-то исключения из правил, даже из закона, если речь идет о детях.
Сейчас Валентина ругательски ругала себя за то, что ринулась из Нижнего, не
подковавшись предварительно теоретически, не проконсультировавшись у хорошего
юриста, чтобы спокойно поставить Надежду на место, процитировав ей
соответствующие статьи Гражданского кодекса. Она знала, чуяла, что налицо
какая-то махинация: внешне вполне благопристойная, легальная, а на самом деле –
противозаконная. Вот ведь была, по сути дела, противозаконной формальная
передача Алимом всего своего богатства Надежде, когда он решил баллотироваться
в Госдуму. В декларации о доходах и имуществе он с тех пор мог указывать
какие-то копейки и квартиру на Овражной. Определенно Алим был не полный дурак
(хоть Васька и уверял, что он поразительно поглупел перед смертью, сделался
истинно бешеным и сумасшедшим) и сохранил какие-то тайные рычаги влияния на
Надежду, чтобы та не посмела присвоить его добро. Однако Алим умер, и Надежда
теперь имеет все: и ночные клубы, и дом в окружении живописных яблонь, и черный
«Мерседес», и жакетик из серебристой норки, и косметику от Элизабет Арденн или
даже от Элен Рубинштейн. В то время как детям Алима не досталось ничего! И ей,
Валентине, тоже никогда не пользоваться дороженными капсулками для избавления
лица и век от морщинок, которые залегли там от множества пролитых по Алиму
слез…
Она зло сморгнула эти предательски набежавшие
слезы и повторила уже тверже:
– Я считаю, что права детей Алима должны быть
соблюдены.
– Вы так считаете? – ясным, приветливым
голосом повторила Надежда. – Очень может быть… А впрочем, что же мы
разговариваем на холоде? – Она демонстративно передернула плечами, и
наблюдательный Руслан тотчас распахнул перед нею дверцу «Мерседеса».
Надежда легко скользнула туда, сделав
Валентине приглашающий жест, и та неуклюже влезла следом, слишком ошеломленная
ощущением мягкой коричневой кожи – обивки сиденья, к которому прижались ее
ношеное-переношеное пальтецо и потертый полиэтиленовый пакет с незамысловатым
барахлишком, завороженная мягким урчанием мотора, блеском приборов на панели,
стойким запахом Надеждиных духов (может быть, это даже был «Ангел», знаменитый
«Ангел», а то и еще что-нибудь этакое, невероятное, неземное!), почти дружеской
улыбкой «настоящей леди» – словом, слишком всем этим потрясенная, чтобы
задуматься: а почему Надежде не пригласить ее в дом, если так уж не хочется
мерзнуть?
«Может быть, она хочет отвезти меня в офис,
показать какие-то документы?» – мелькнула мысль, и в это мгновение Руслан
захлопнул за Валентиной дверцу, сел рядом с шофером – и автомобиль тронулся.
«Точно, в офис едем», – уверилась
Валентина, радуясь своей догадливости, и взглянула на Надежду, ожидая, что та
сейчас что-нибудь скажет, но лицо той приняло прежнее ледяное выражение. Она
смотрела вперед неподвижным, ничего не выражающим взглядом, и Валентине стало
холодно в этом пахнущем дорогой кожей и духами тепле – еще холоднее, чем на
улице. Холод исходил от Надежды. «Вот уж правда что Снежная королева!» – зябко
передернулась Валентина, косясь то на свою соседку, то в боковое окно, за
которым проносились дома, деревья, улицы, автомобили, мелькали люди. Все имело
какой-то темноватый оттенок, и Валентина вспомнила, что у «мерса» тонированные
стекла. Значит, снаружи не видно, что происходит в машине…
Надежда сидела по-прежнему тихо и спокойно,
сложив на коленях руки, обтянутые черными тонкими перчатками, Руслан не
поворачивал свое ожесточенное, разбойничье лицо, да и шофер был занят лишь
дорогой, однако Валентине вдруг сделалось жутковато.
– Куда мы едем? – решилась спросить она,
и Надежда после крошечной паузы медленно повернула к ней голову.
– Как это – куда? На вокзал. У вас через сорок
минут поезд. Кстати, Руслан, позвони Жене, чтобы оформила билет в СВ. Дайте-ка
ваш паспорт.
– Что? – не веря своим ушам, робко
переспросила Валентина, однако Надежда уже взяла с ее колен старенькую сумку –
турецкую, ей сто лет в обед будет, «позолота» на замках давно облезла, ручка
изолентой обмотана, – бесцеремонно открыла ее, брезгливо покопалась там и
вытащила двумя пальчиками паспорт. Подала Руслану, который уже вкрадчиво
бормотал что-то в трубку мобильника, и Валентина услышала:
– Записывай серию и номер. XVII-ТН, номер
567879, Абдрашитова Валентина Алексеевна. Ну, приветик, пока.
Он сунул трубку в карман, передал паспорт
Надежде, та вложила его в сумку, снова поставила ее на колени хозяйки, – и
только тут до Валентины наконец доехало:
– Как? Что происходит? Зачем мне билет? Поезд
через сорок минут, значит, мы не успеем даже поговорить!
– Поговорить? – со скучающим выражением
лица взглянула на нее Надежда. – О чем говорить? Ах да, о моей квартире. О
правах ваших детей на нее. Да ну, бросьте. Какие могут быть права? К тому же
Алим не раз публично выражал сомнение в том, что это его дети. Он вас,
собственно, и бросил в свое время из-за того, что надоело кормить чужих
сыновей.
Все это было такой несусветной чушью, звучало
так глупо и неожиданно, что Валентина только и смогла пробормотать:
– Что?! – но ответа не получила, потому
что автомобиль остановился.
Руслан вышел, открыл дверцу, подал руку
Надежде, потом, обежав «Мерседес» с другой стороны, – Валентине.
Она машинально выбралась наружу, совершенно не
в силах осмыслить происходящее. В памяти, подобно световым ударам стробоскопа,
вспыхивала картинка: вот она подходит к окну своей пятой палаты в роддоме с
Никиткой на руках – младенчиков только что принесли кормить, – а под
окошком топчутся Алим с Сашкой. Отец привел сына поглядеть на новенького
младшего братишку. Тогда была весна, но слякотная, студеная. Когда Сашка увидел
маленький тугой сверточек с чернявой головой (Никита вообще очень похож на
Алима, родился с такими же пронзительными черными глазами и густыми черными
волосиками), у него ноги разъехались, и он свалился в лужу. Заревел – Валентина
не слышала его плача, но она видела открытый в крике рот, зажмуренные глаза, и
тут вдруг Никитка невесть с чего сморщился, раззявил свой крошечный беззубый
ротишко и начал вякать, как бы жалея брата…
