После смерти жены Генка слегка образумился. Во
всяком случае, он больше не пытался поджечь собственный дом, а избирал для
удовлетворения своей маниакальной страсти дачные сараи (в двух верстах от
Кармазинки, за станцией, стояли два дачных поселка), баньки и туалеты. На жилые
дома руку поднимать боялся: сумасшедший-то он был сумасшедший, однако знал, что
за такое дело можно и срок огрести. А баньки, сараюшки – это тьфу, даже если
поймают и холку намнут. Переживаемо! Тем паче когда у подозреваемого справочка
из психушки в кармане, а главное, все окрестные менты его знают как
облупленного, понимают, что спроса с Генки нет и быть не может, поэтому тратить
на него время не стоит.
Нет, Анфиса не унаследовала от отца
губительной, болезненной мании. Она, можно сказать, даже боялась огня, а если и
решила сжечь в сарае соломенную куклу, то лишь потому, что недавно попалась ей
в руки старая, забытая каким-то дачником на станции газета «Тайная сила», а в
ней – статеечка о том, как сжить со свету свою соперницу. Среди каких-то
немыслимых способов (взять земли с кладбища и зашить ей в подол либо подсыпать
в пищу, окликнуть соперницу, когда мимо нее будет проходить похоронная
процессия, вынуть след из-под правой ноги и высушить в печи, тогда она сама
непременно иссохнет) значился один простейший: сделать соломенную куклу (или
вырезать бумажную), надеть на нее лоскут от платья злодейки и привязать к
голове клок ее волос. А потом, нарекши ненавистным именем, сжечь куклу
где-нибудь в уединенном месте. И тогда пакостницу настигнет внезапная и тайная
погибель, причины коей никто и никогда не обнаружит, а путь к сердцу любимого
будет расчищен, как дорога для проезда губернаторского кортежа.
Анфиса поняла, что сама судьба дала ей этот
совет, потому что обстоятельства складывались самым что ни на есть ужасным
образом. Да, она подумала, что судьба и впрямь за нее, а вышло, что и та
поступила чисто по-женски, как подружка-предательница. Надо же было, чтобы в
самый ответственный момент в сарай ввалилась Надька и сама себя спасла!
У Анфисы от такой неудачи совершенно
опустились руки, и она плелась за Надей как неживая, словно сквозь вату слыша ее
торопливый, возбужденный голос:
– Я уже даже и бабке сказала. Она с кулаками,
а я ей: «Да пошла ты в сад! Живем тут как сельди в бочке, ну сколько можно,
товарищ хвашист!» У нее глаза выпали. А я схватила сумочку – и чао, бабина,
сорри!
Анфиса пригляделась – и в самом деле, в руках
у Надьки потертая китайская сумка. Чем она ее так набить умудрилась, вещичек-то
в наличии раз, два и обчелся? Впрочем, у самой Анфисы и того нет. Что
сносилось, что батяня пропил.
– А куда поедешь-то? – спросила она
неживым голосом. – Или он тебя встречать будет?
– Не-а, ну как тут встретишь, когда я сама не
знала, каким поездом приеду? – полуобернулась к ней Надя. – Адресочек
дал, заваливайся, говорит, ко мне хоть ночью, хоть утром, хоть днем, какая нам
с тобой разница, когда, где и как?..
Она хихикнула, и Анфиса едва не задохнулась от
ненависти, потому что сразу поняла, какой смысл вкладывался в это «когда, где и
как», и вообразила, как Надька среди ночи (а ближайшая электричка, на которой
она может уехать во Владимир, уходит через полтора часа – в восемь вечера,
потом два часа в дороге, это будет десять и час – до квартиры) вваливается к
Роману, и он открывает ей дверь в одних трусах или в чем он там спит, в
пижамных штанах, с голой грудью, весь теплый со сна, нет, горячий, каким Анфиса
ощутила его только раз, только один раз, после того, как все у них кончилось,
не начавшись, и он сразу переключился на Надьку… Бесповоротно переключился, до
такой степени, что, уехав из Кармазинки, где был в командировке от своей
газеты, не забыл легкий летний роман с деревенской девчонкой, а прислал ей
письмо, в котором звал к себе, обещал помочь поступить в институт… и сулил, как
водится, златые горы и реки, полные вина. У Анфисы горло пересохло убеждать
Надьку, что все кончится именно так, как в этой популярной народной песне:
А мне сказал, стыдясь измены:
«Ступай обратно, в дом отца.
Оставь, Мария, мои стены!» —
И проводил меня с крыльца.
Но Надька только рассердилась:
– Чего пристала, будто банный лист к жопе?
Небось помани он тебя, ты уж понеслась бы как подорванная! Бегом бежала бы
впереди паровоза – никакой электричке не догнать. Да только нужна ты ему! Он
меня позвал, и я поеду к нему. А ты тут останешься. Хватит нам с тобой друг за
дружкой ходить, как нитка за иголкой, петь в одну дуду, будто
попугаи-неразлучники, – пора расстаться задушевным подружайкам.
Задушевные подружайки… Их так называли чуть не
с младенческого возраста, когда Анфиса и Надька, можно сказать, ползали по
одной лужайке. В то время Кармазинка еще не обезлюдела, это была приличная
деревня с детским садом, ну, понятно, они вместе в садик ходили, потом в школу,
и воспитательницы, а за ними и училки вздыхали: до чего, мол, странно девчонки
объединяются – если одна хорошенькая, то другая – непременно страшилище, и
каково будет страшненькой Надюшке в тени своей подружки, которая еще в детстве
обещала стать красавицей и обещание свое не замедлила сдержать?
Но умные люди говорят: не родись красивой, а
родись счастливой. Какой перчинки или солинки забыли положить, какой изюминки
забыли добавить, когда замешивали тесто для красавицы Анфисы? И каких специй и
пряностей, каких ароматических добавок не пожалели для Надюшки, что к ней липли
мужики, словно мухи на мед, в упор не замечая длинных стройных ног, тончайшей
талии, роскошной темно-русой гривы, огромных серо-зеленых очей и точеного
носика Анфисы? Не родись красивой, а родись счастливой… Она была разборчивой,
Анфиса, она училась да училась, ей наплевать было на убогих кармазинских
кавалеров, которые зимой протаптывали тропки в сугробах, а летом – в крапиве к
окнам Надюшки. «Мне эта деревенщина и даром не нужна!» – косоротилась Анфиса,
никогда слыхом не слыхавшая про лисицу и зеленый виноград, тем паче – про
Эзопа. «Принца ждешь? – ехидничала Надька, утирая губы, подпухшие после
стараний очередного кавалера. – Ну, жди, жди. А я с Васькой на речку
пойду!» Недаром ее фамилия была Гуляева. Красивая фамилия. Не то что у Анфисы –
Ососкова. Какая фамилия, такая и судьба!
Ну, ждала она, ждала своего принца… Увидев
Романа, подумала: ну вот и дождалась! А уж когда на дискотеке в станционном
поселке он пригласил ее танцевать и потом пошел провожать и поцеловал на
прощанье – это был первый в Анфискиной жизни поцелуй! – она уже не
сомневалась: сбылась сказка! Но мало, видать, сказок она прочла, не знала, что
в некоторых из них чокнутый принц вдруг увлекался не принцессой, а какой-нибудь
замухрышкой-золушкой…
