– Ну, не очень охотно, – ответила
та. – Вообще-то есть постоянные члены, но если зал не закуплен для
какого-то торжества, то можно пройти. Кстати, вам лучше прийти не вместе, а
порознь. Эти «бойфренды» не очень жалуют парочки. Там же на каждого видного,
состоятельного мужчину глаз кладут. Вы будьте осторожны, имейте в виду, там
очень серьезная охрана, просекают каждый шаг. Был даже скандал: пришел туда под
видом «голубого» корреспондент одной газетки, «Пикантные подробности»
называется, начал с какими-то педиками разговаривать, магнитофон достал… Ну,
охрана давай его выпроваживать, а он стал заедаться. Его так разукрасили! Был
скандал, суд, но Надежду Сергеевну голыми руками не возьмешь: суд постановил,
что парень сам спровоцировал нападение на себя, нарушив журналистскую этику,
еще и заставили эту газету огромный штраф платить за все те статьи, которые они
публиковали. Теперь газета закрылась.
– А женщин туда пускают? – спросила
Ольга.
Роза с сожалением покачала головой, потом
всплеснула руками:
– О, придумала! Там же не только педики
собираются, но и лесбиянки. Сделайте вид, что вы лесбиянка. Сумеете?
Ольга вытаращила глаза сначала на Розу, потом
перевела взгляд на Родиона – и вдруг начала хохотать.
И он явственно ощутил, что означает выражение:
«камень с души свалился».
Егор Царев
Май 2001 года, Агадир
В отличие от акул эвкалипты, вообразите себе,
существовали в реальности. Как-то вдруг, внезапно маленький отряд всадников
очутился среди песчаных увалов, на которых стояли огромные, полные достоинства
деревья с раскидистыми ветвями и длинными, серебристо-зелеными листьями.
Егор долго слагал в уме по-английски вопрос:
дескать, вот а зэ вандефул триз, ну, деревья, деревья это какие такие чудесные?
В качестве своего английского он был неуверен, однако Жиль оказался парнем
смекалистым и с улыбкой отвечал, что вокруг одни сплошные эвкалипты.
Да… ради этого зрелища стоило немножко
помучиться с Пашо́й! Ради одного этого шума ветра в вершинах эвкалиптов,
нет, не шума, не шелеста даже, а некоего серебряного дыхания, словно бы
вздохов, то глубоких, то тихих, вкрадчивых. Ради этого волшебного чередования света
и теней, называемого художниками божественным словом – чиароскуро. Все-таки
Егор и сам был в некоторой степени художником, он знал всякие этакие словечки,
но, что такое чиароскуро в натуре, постиг лишь сейчас, глядя на изысканные
листья и тяжелые ветви эвкалиптов. Кора у них тоже была диковинная – словно бы
окаменевшие слои тяжелого темно-серого пепла.
Коняшкам, судя по всему, этот пепел очень
нравился – они тотчас начали тормозить у деревьев и вонзать в кору зубищи.
Сукин сын Паша́ оказался в числе самых тонких ценителей эвкалиптовой коры,
и даже инструктор устал оттаскивать его то от одного, то от другого ствола. Ну
а Егор вообще ничего не мог с ним поделать, просто ничего. Это был просто
наркоман какой-то, а не конь. Немножко утешало только то, что все туристы
находились примерно в таком же положении. Вороной Батал, на которой сидела
«Надюшка», тоже бесконтрольно грыз эвкалиптовую кору – так, словно помирал с
голоду. И только Микадо был как шелковый в руках Родиона. А между тем Егор
своими ушами слышал, как этот неприятный тип на голубом глазу признавался, что
сегодня садится верхом впервые в жизни. Но было такое ощущение, что он всю
жизнь скакал по этим песчаным холмам. Ковбой, ну чистый ковбой! Врал, конечно.
Зачем? Ха! А зачем они выдают эту хорошенькую бабенку за Надюшку Гуляеву? Может
быть, и признание во мнимой неумелости Родиона – тоже какой-то расчетливый ход?
Значит, надо быть готовым к тому, что…
Жиль что-то заорал по-арабски и погрозил
кулаком. Егор попытался оглянуться, но неосторожно потянул за повод, и поганый
Паша́ вместо того, чтобы повернуться, вдруг начал заваливаться на бок,
явно намереваясь снова скинуть Егора с седла. Ну, кое-какие навыки тот уже
наработал и на сей раз почти не испугался. Рывком вернул себя в седло и уже
хотел вдарить в бок Паше́ каблуком, но одумался. Леший знает, как поведет
себя при таком непринужденном обращении эта неконтролируемая скотина. Может,
свалится на бок, начнет кататься, подминая седока. Или встанет на дыбы, а Егор
еще не вполне был готов изображать из себя Медного всадника. И он решил
отложить месть до тех пор, пока прогулка не закончится. Вполне насладиться
эвкалиптами в совокупности с чиароскуро, а потом, когда все вернутся на
ипподром и коней разведут по стойлам, он этому недоноску даст украдкой тако-ого
пинка по…
Егор с сожалением покачал головой. А ведь не
получится, ибо Паша́ мерин. Нету у него того самого, по чему можно дать
пинка, что можно оторвать и в рот запихнуть, отрезать, поджарить, накрутить –
ну и так далее.
Егор усмехнулся, мигом почувствовав свое чисто
мужское превосходство над Пашо́й. У него-то самого с этим делом все
обстояло как надо. Пожалуй, Егор ощутил себя почти отмщенным. Он даже испытал
некий приступ жалости к кастрированному коняшке и покровительственно похлопал
его по шее.
В эту минуту Жиль воткнул в песок, прямо перед
мордой Паши́, палочку-погонялочку, которую несколько минут назад выломал в
придорожных кустах, и, бросив что-то ободряюще-неразборчивое, поскакал к
отставшей группе. Надо полагать, палочка должна была служить своего рода
шлагбаумом. Егор решил не будить лихо, пока оно тихо, и сдержал свое
любопытство, не сделал попытки обернуться. Ему не верилось, что «шлагбаум»
произведет на Пашу́ сколько-нибудь укрощающее действие, однако сволочной
конь и впрямь не трогался с места. Только вытянул шею и принялся с хрустом
грызть этот самый «шлагбаум».
– Эй ты, сын шайтана! – окликнул его
Егор, вспомнив лексику старика Хоттабыча. – Тебя не кормили, что ли?
«Сын шайтана» наклонил голову и поворотил ее к
Егору, сильно оскалив желтые старческие зубы. Выражение его тощей морды
однозначно гласило: «Не мешай, сын Адама. Ибо, если ты помешаешь мне, я укушу
не эту сухую палку, а твою ногу!»
Передача мыслей на расстоянии произвела
впечатление. Егор даже поводья ослабил, чтобы подчеркнуть свои добрые,
миролюбивые намерения, и искренне пожелал всякого зла человеку, который
опередил его и уже отрезал у Паши́ то, что можно было бы оторвать,
накрутить, ну и так далее.
За спиной послышалась конская поступь, а потом
знакомый насмешливый голос:
– Ну и дурень же ты, брат!
Егор так и взвился, словно его огрели по спине
витой камчою, но тут же понял, что чуть не свалял дурака: подъехавший Родион с
ухмылкой смотрел вовсе не на него, а на своего Микадо, который тянулся к уже
наполовину сгрызенной погонялке.
– Это ж надо! – воскликнул Родион. –
Нашли чего делить!
Поскольку Егор нынче только и делал, что искал
в каждом слове Родиона тонкий намек на толстые обстоятельства, он призадумался.
Между тем тот продолжал:
