Их не было, их нигде не было, выходит, никто
не смотрел в спину Егору, никто не сверлил его глазами-буравчиками, получается,
он не четырежды просверленный, а четырежды параноик. И десятижды раззява!
Сергей Лариков – Ольга Еремеева
Апрель 2001 года, Северо-Луцк
Холодно было, сыро и стыло. В голове трещал
включенный на полную мощь компрессор. Шевельнуться казалось невозможным,
немыслимым и вообще ненужным. Однако Серега почему-то знал, чувствовал, что
двигаться не только необходимо, но и он должен это сделать, должен!
Должен… Сел. И тотчас ударился головой обо
что-то твердое – так, что едва вновь не лишился сознания. Рванулся – и упал,
больно врезавшись плечом в какой-то твердый угол. Зажмурился, потом сквозь зубы
облегчил душу как можно круче. Стало чуточку легче.
Открыл глаза – ну да, теперь понятно, почему
он чуть не сломал руку. Врежься-ка плечом в пластиковый ящик с пивными
бутылками!
Повинуясь чистому инстинкту, властно
диктующему человеку предпринимать любые, пусть самые неформальные действия,
только бы выжить, он вытащил из ящика бутылку, сорвал крышку об угол, припал к
горлышку.
Хорошее пиво… хорошее! И во второй бутылке –
тоже хорошее. И в третьей…
Сознание прояснялось с каждым глотком, и к
тому времени, как опустела бутылка номер четыре, Серега вспомнил все
случившееся. И к этому времени полегчало нашему герою настолько, что он начал
смотреть на жизнь философски и даже находить некоторое удовольствие в гримасах
судьбы.
Ну и чертов же сын этот Родион! Потихонечку
очухался, затаился, решив дождаться, когда кто-нибудь из похитителей явится по
его душу, и едва не вышиб душу из гостя, даже не расчухав, что это друг, а не
враг. Надо думать, в полутьме он своего утреннего знакомца, санитара из
ветлечебницы, не узнал, а если и узнал, то решил, что и Серега стакнулся с его
врагами. Ежу понятно, что Родион и его подружка навлекли на свою голову все эти
неприятности потому, что расспрашивали у кого надо и не надо о той собачке,
зараженной бешенством. И о даме, которая это сделала. И о мужике, который потом
откинул коньки от страшной и редкой болезни, называемой бешенством…
Что скрывать, Серега, хоть и невольно,
приложил к этому руку. И теперь должен сделать все, чтобы хотя бы собственную
совесть очистить!
Да что там совесть… ведь одной совестью, даже
чистенькой, сыт не будешь! Пока он тут сидит в холодочке да пивко хлобыщет,
Родион небось уже уложил Равиля, встретился со своей подругой и чешет на синем
«жигуле» куда глаза глядят, и тот водилка, который метр с кепкой, готов везти
его хоть в Северо-Луцк, на вокзал, хоть прямиком в Нижний, потому что Родион –
парень богатый, ему и тысячу баксов за дорогу дать – не проблема.
Тысячу баксов. Ту самую, которая была обещана
ему, Сереге, за спасение этого богатенького Буратино!
Серега вскочил и кинулся к выходу из подвала.
Рванул дверь – и в первую минуту даже не поверил себе, убедившись, что она не
поддается. Дернул еще раз, еще… Заперта.
По-нят-но. Родион, убегая, не забыл заложить
засов.
Аккуратная сволочь. Да чтоб Серега еще раз
бросился кого-нибудь спасать! Да ни за что! Ни за какие коврижки! Даже за
десять тысяч «зеленых»!..
Потребовалось не меньше минуты, чтобы до него
дошло: если кого-то здесь и требуется теперь спасать, то это именно его, Серегу
Ларикова. Ведь в любую минуту в подвале может появиться Равиль!
Ольга качнулась назад и не упала только
потому, что Равиль успел поймать ее за руку.
– Стоять, Буян! – сказал он
насмешливо. – Чего дергаешься?
Она только покачала головой – сказать ничего
не могла, да и говорить было нечего.
– Тебя там по всему Северо-Луцку чуть ли не с
собаками ищут, а ты сюда за любовником приперлась. Розка так сразу и сказала,
что ты на него запала, конечно, а он на тебя ноль внимания. Сразу выложила, как
он ей глазки строил, стоило тебе отвернуться. Тоже хороший блядун: сам с бабой
пришел, а другую готов в койку затащить.
Ольга снова покачнулась, и снова Равиль дернул
ее за руку:
– Сказано – стоять. Заело, да? А говорят, клин
клином вышибают…
Она тупо смотрела в его красивое румяное лицо
с томными, чуточку телячьими глазами.
– Перепихнемся? – с улыбкой предложил
Равиль. – Ты как, а? А то тут така-ая скукотища сидеть. Ты меня, конечно,
старше, но мне нравятся зрелые бабы. А то эти девчонки, ты знаешь, ну дуры
есть, ну дуры! Одна приходит вот буквально позавчера. Вышел я к ней за калитку,
стали целоваться, она меня сразу хватает за член. А меня такое зло взяло, я
терпеть не могу, когда девки сами куда не надо руки тянут. Я ее начал тискать,
раздел потихоньку, она даже и не поняла, как осталась без трусов. И даже холода
не чует, ты представляешь?! Стоит голая и говорит: «Давай, давай, я еще
невинная, я еще девушка, я тебя люблю и хочу, чтобы ты был моим первым
мужчиной». Ни фига себе, да? Девушка, да? Невинная, главное! Послушал я эту
чухню – и мне уже ничего не надо. Скучно стало. Кинул ей тряпки ее.
«Пошла, – говорю, – вали отсюда». Прямо даже жаль, что я не маньяк
какой-нибудь, не воспользовался случаем. Цирк, да?
Ольга нахмурилась, изо всех сил пытаясь
понять, что он ей говорит с такими доверительными интонациями, как бы даже
по-товарищески.
– Я хочу минет, ну, потом еще ножки раздвинешь
– и отпущу тебя, честное слово. Скажу, в глаза никого не видел. Ой, знаешь
классный анекдот? Проститутка обслужила бригаду саперов, ушла от них никакая,
бах – попала на минное поле. Ползет, думает: «Ну, мне звиздец!» И вдруг видит
табличку: «Мин нет». «Вот ни фига себе, – думает, – всю жизнь это
делаю и не знала, что оно пишется раздельно и с двумя «нн»!»
Равиль громко, жизнерадостно расхохотался и
снова зачастил скороговоркой:
– Только слушай, давай быстро, потому что они
там, у Розки, скоро расчухают, что тебя ждать бессмысленно, могут сюда
нагрянуть, твоего дружка тряхануть. – И тут же замотал головой. – Но
отпустить его меня даже не проси, это бесполезно. Скажи спасибо, что сама
уйдешь. Только сначала минет, договорились?
Вдруг глаза у него стали огромные-огромные. С
трогательным, почти детским выражением Равиль смотрел куда-то за спину Ольги, и
пухлая нижняя губка его красивого рта медленно отвисала.
Ольга резко обернулась – и ее снова качнуло:
на пороге стоял Родион.
Выглядел он ужасно – бледный, перепачканный
землей, взъерошенный, с таким напряженным выражением лица, как будто с трудом
соображал, где находится, кого видит перед собой и что вообще происходит. По
Ольге он бегло скользнул взглядом, дернул углом рта – может быть, это означало
улыбку, хотя глаза его оставались мрачными, темными.
