Она, видимо, совсем отупела, потому что
стояла, глядя на него этими своими невиданными глазищами. Губами шевельнула,
будто хотела что-то сказать, – и все. И Серега шепотом пробормотал:
– Ох ты… – А потом снова: – Ох ты!..
А к чему? Неведомо.
Короче, чтобы не пялиться на нее словно
мальчишка, он начал сам уговаривать «чайника» двинуть отсюда прямиком в Нижний.
А что? Заправка – вот она. Залейся бензином хоть по горлышко – и езжай. Часиков
за семь даже эта рухлядь дотрюхает до бывшей столицы реформ.
Ну, какой форс тут начал гнуться! Как ломался
этот недоросток! А что? Имел право. У него были все козыри. Честно говоря, на
его месте каждый советский человек поступил бы так же. Однако, когда торг
перевалил за пятьсот баксов, Серега спохватился:
– Охолонись, браток. Охолонись! Деньги хорошие.
– А ты прикинь километраж, – примерно в
сороковой раз привел довод «чайник». – Фирменный поезд ночь идет, а я что,
поезд? Бензин прикинь, амортизацию. А постов на дороге знаешь сколько?
Остановят меня, а в кабине этот… полутруп, как ты сам же его назвал. Что тогда?
Каждому надо дать на лапу зеленую бумажку, и то спасибо скажешь, если не
заметут.
– Короче, – нетерпеливо сказал Серега, в
душе признавая все его доводы неопровержимыми. – Короче, какая твоя
окончательная цена?
– Тысяча баксов, – выпалил «чайник»,
зажмурясь от собственной наглости. – Тысяча баксов – и деньги вперед!
Ольга покачнулась и привалилась к боку машины.
И тут до Сереги доехало, что с ней. И почему она стала такой маленькой и
беспомощной, почему смотрела на него снизу вверх – тоже доехало.
У нее не было больше денег, кроме этой тысячи
– его законного, обещанного, заработанного гонорара! Ни одного доллара. Ни
одного рубля. Ни пенса, ни шейпинга… то есть этого… шиллинга. Ни на билеты
железнодорожные, ни на оплату проезда. То есть все, что она могла сейчас
сделать, как порядочная женщина, это расплатиться со своей боевой единицей,
отпустить «чайника» с миром – и остаться на обочине дороги вместе с этим
Родионом, толку от которого в данной ситуации было значительно меньше, чем от
козла молока, от рыбы – разговоров, от луны – тепла. То есть вообще никакого.
Ольга, видать, думала о том же – стояла,
опустив голову, и снова он не мог заглянуть в ее глаза. Да подумаешь, ну какие
там уж такие особенные глаза? Серо-зеленые, а один, правый, с такими
желтенькими пятнышками вокруг зрачка… Да что за чушь! Глаз он женских не видел,
что ли?!
– Ох ты, – тихо сказал Серега, хотя
следовало сказать: «Лох ты!»
– Давайте деньги, – буркнул он,
протягивая руку.
Ольга сунула руку в карман, подала ему
пачечку. Десять мило шуршащих бумажек с бесценным портретом какого-то
империалиста.
– Эй ты, держи, – сказал Серега, швырнув
деньги на переднее сиденье. – И смотри, братишка: чтобы к самому дому
доставил! И помоги девушке, если понадобится. А попытаешься начудить – я твой
номерочек приметил. Богом-господом клянусь: найду и… собаколовам на мыло сдам.
Понял?
– Да ладно, – детским, ошалелым голосом
прошептал «чайник». – Разве я зверь какой? Я же человек!
– Приятно познакомиться, человек, –
буркнул Серега. – А вам счастливо оставаться, девушка.
Он протянул Ольге руку.
Она стояла… Звезды светили ей в глаза.
– Сережа, – пробормотала тихо. –
Сережа…
– Да ладно, переживем, – неуклюже сказал
он и сделал через левое плечо кру-гом.
Тишина наступила за спиной, потом зашумел
мотор. Дверцы хлопнули. «Жигуль» двинулся с места.
Что-то оттягивало карман. Серега спохватился –
да это же фляжка!
– Эй, погодите!
Но было уже поздно.
Вот вам и боевой трофей. Умора!
Что оставалось делать? Глотнуть на помин всех
планов. Так Серега и поступил. А потом зачем-то вскинул правую ладонь к виску.
Честь отдал ей вслед. Ну надо же!
Огоньки «жигуля» таяли, таяли… растаяли во
тьме, как звезды поутру.
«Ничего, – вдруг вспомнил Серега про
аванс. – Сто баксов – тоже хорошие деньги. А с теми, купленными в киоске
«Роспечати», их и вообще двести. Вот мамаша обрадуется!»
Егор Царев
Май 2001 года, Марракеш
Они появились, точно с неба свалились. Или
из-под земли выросли. Как ни в чем не бывало! К этому времени бедный Константин
Васильевич сбросил не менее двух кэгэ живого веса – в основном, конечно, в
жидком виде, потому что беспрерывно потел от ужаса, когда обнаружил, что двое
туристов пропали. Где, когда, куда? Неведомо.
Никто не видел, как они отстали или повернули
не в те развалины и сделались жертвами древнего лабиринта. Народ сначала лениво
озирался, позевывая; потом забеспокоились все. Как понял Егор из обрывков
долетавших до него разговоров, люди-то тревожились по большей части из-за
уходящего времени: надо было ехать поселяться в гостиницу, хоть душ принять,
смыть с себя пылищу жаркого африканского дня, прежде чем ехать на «шоу Али».
Отправиться туда как можно скорее мечтали все. Прежде всего потому, что именно
там обещал быть ужин – грандиозный, необыкновенный, обильный, феерический –
такой, который вполне восполнит и слишком ранний завтрак, и скудный обед, и
вообще станет завершающим аккордом в длинной мелодии сегодняшнего дня. И вот
такая задержка!
Постепенно легкое беспокойство сменилось
просто-таки злостью. Усталая, оголодавшая публика уже с неприязнью смотрела на
гида, который, чуть ли не язык высунув, носился по прилегающим к дворцу
улочкам, метался от одной группы туристов к другой, спрашивая, не видел ли кто
парочку руссо туристо: он высокий, светловолосый, в серых легких брюках и
темно-синей майке, она высокая, рыжая, в джинсовых шортах, белой кружевной
маечке без рукавов и в шляпке с пестрой шелковой лентой. Побегав, Константин
Васильевич возвращался к автобусу и с детской, истовой надеждой вглядывался во
все лица, пересчитывал своих подопечных, словно надеясь, что вот-вот из-за
чьей-то спины выступят потерявшиеся и заорут: «А вот и мы!»
Народ раздражался, злился главным образом
потому, что нельзя было сказать: да бросьте вы их, на такси до отеля доберутся,
не маленькие! Штука вся состояла в том, что названия отеля Константин
Васильевич никому не сообщил, добираться потерявшимся было некуда, если только
в Агадир за свой счет возвращаться, но это, извините, нонсенс, поэтому гид и ел
себя сейчас поедом, расплачиваясь за свою ошибку.
А Егор – за свою…
