Танец закончился, но Надежда была уверена, что
еще увидит красавчика на эстраде. Пока же ее заполнили посетители всех мастей –
голубые и розовые. Танцевали традиционно: терлись друг о дружку, кто задом, кто
передом. Тьфу! Везде одно и то же, подумала Надежда. Что в «Бойфренде», что
здесь.
Она взяла в баре белого «Шатли» и села с
краешку ближнего столика. Поражало, до чего здесь все схоже с «Бойфрендом»:
планировка, меблировка, дизайн. Даже стены окрашены в такой же не то
глухо-черный, не то мрачно-синий, а может быть, в ультракоричневый цвет.
Правда, эта мрачность оживляется живенькими картиночками на темы однополой
любви. Однако все это исполнено в стиле «Юпитера и Каллисто» Буше или «Аполлона
и Гиацинта» – убей бог, она не помнила фамилию художника. Вроде бы кто-то из
отечественных, может, Брюллов, а то и передвижник какой-нибудь. Между прочим,
очень мило придумано с картинками. И в тему, и не придерешься: как бы классика.
Если это идея господина Камаева, то ее следует взять на вооружение.
Кстати! Надежда посмотрела на часы.
Одиннадцать ноль семь. Пора бы появиться господину Камаеву. Уж полночь
близится, а Германна… Или у него часы отстают? Сорвет ведь сделку, придурок.
Надежда была пунктуальна до тошноты и необязательности никому и никогда не
прощала.
Сумочка вдруг загудела: сработал вибратор
сотового телефона. Кто ж это ей позвонил? Неужели Руслан? Вообще-то она
запретила звонить ей в это время, зная, что будет занята с Камаевым, однако
мало ли что могло произойти!
– Алло?
– Надежда Сергеевна? Добрый вечер. Это Камаев.
– Илья Ильич? Добрый вечер!
– Я сейчас звонил в клуб. Мне сказали, что вас
еще нет. Опаздываете? Стыдно такое говорить прекрасной даме, но я, честно, рад,
если вы немножко задержитесь.
Первым делом Надежда отметила, что охрана,
значит, ее не узнала, лохи они и растяпы, выходит, менять всех придется! И
только потом до нее дошло, что голос у Камаева какой-то очень уж
переполошенный.
– Какие-то проблемы, Илья Ильич?
– Честно говоря, я застрял тут недалеко, в
бассейне.
В бассейне? Что за чушь!
– Вы что же, зацепились плавками за край
вышки? – спросила она с холодной насмешкой.
Юмор не из самых тонких, но у Камаева тоже
хороши шутки. Застрял в бассейне, главное дело! А времени сейчас сколько?!
– Извините, Надежда Сергеевна, – голос у
него вдруг сделался совершенно убитый, – но у меня, представляете, машина
сгорела!
«Что, такси взять не можете?» – чуть не
спросила она раздраженно, однако вовремя спохватилась:
– Кошмар какой! Что случилось? Вы не
пострадали?
– Да я в порядке, в полном порядке. А машина…
– Он громко сглотнул, словно проглотил комок в горле. Комок слез, надо
полагать… – Вообразите: выхожу из бассейна, шарю по карманам, ищу ключи. Иду к
своему «Линкольну». Мимо проходит какой-то высокий парень. Говорит мне:
«Прикурить есть?» Я достаю зажигалку, он затягивается: «Спасибо!» – и топает
дальше. Проходит мимо моей машины, небрежно взмахивает рукой – и бросает свою
зажженную сигарету на капот. И… – На мгновение Камаев лишился дара речи, как бы
вновь узрев жуткую картину, а потом пробормотал: – И я вдруг вижу, как на
капоте вспыхивает пламя. Бежит по краске, лижет ее, жует, и огонь начинает
подниматься из мотора. Господи!..
– А вы что?
– Я кинулся в бассейн за огнетушителем. У них
прямо у двери укреплен пожарный щит, на нем огнетушитель. И вообразите, –
всхлипнул Камаев, – он оказался – фуфло! Как так можно! Я из него и капли
не выдавил. Потом нашли другой, но к тому времени выгорело столько, что просто
ужас. Нет, какое безобразие – нерабочий огнетушитель, а?!
– Увы, есть такая примета: держать пожарные
снаряды в порядке – накличешь беду, – невесело пошутила Надежда.
– А если не держать – еще скорее накличешь, в
этом я уже убедился на собственном печальном опыте. Слава богу, бензобак не
взорвался, а то был бы настоящий голливудский боевик.
– Все-таки я не пойму, – не удержалась от
вопроса Надежда, – почему же так быстро все вспыхнуло? От одной сигареты
разве такое могло произойти?
– Говорят… милиция говорит… машина была
спереди бензином облита. Это шутки такие шутят в нашем городишке: на капот у
ветрового стекла кладут завязанный полиэтиленовый пакет в дырках сверху, в
пакете бензин, который плавно растекается по капоту. Проникает в мотор. А потом
достаточно легкого, незаметного движения руки… – Камаев снова громко проглотил
комок. – «Линкольн» этот я два месяца назад купил. Темно-зеленый такой, не
машина – мечта! На заказ салон делали. Я три месяца ждал. И, конечно, не
застраховал.
В общем-то Надежда никогда не отличалась
сочувствием к страданиям ближних своих, но весть о том, что «Линкольн» был
именно темно-зеленый, заставила что-то шевельнуться в ее душе:
– Погодите-ка. Но если этот парень, который
просил у вас прикурить, так метко бросил сигарету, значит, он знал, что машина
облита бензином и достаточно одной искры, чтобы…
– Думаете, я это не понимаю? – простонал
Камаев. – Меня и милиция первым делом спросила, как выглядел тот человек.
Я что, помню?! Я что, разглядывал его?! Высокий, куртка на нем кожаная. Волосы
вроде светлые. А впрочем, он в кепке был… Кепка кожаная такая, а может, и нет.
Не помню! И он сразу исчез. Нет, ну за что, главное, за что мне такая
подлянка?! Неужели какой-нибудь праведный папаша, у которого сынуля в мой клуб
зачастил, так разбушевался?
Камаев с трудом сдержал рыдание.
– Да… – протянула Надежда, – то есть наша
встреча, как я понимаю, срывается?
– Что вы! – чуть не взвизгнул Камаев, в
котором вдруг проснулся бизнесмен, а не только безутешный владелец изуродованного
темно-зеленого «Линкольна». – Если меня и с вами облом нынче ждет… ну, я
не знаю тогда! Прошу вас, умоляю: дождитесь меня. Буквально полчаса, ну, сорок
минут, эвакуаторов уже вызвали. Надежда Сергеевна, заклинаю, не бейте лежачего,
а? Дождитесь меня!
– Договорились, – кивнула Надежда, –
только вы поторопитесь.
– Да я уже лечу! До встречи!
Надежда выключила телефон, задумчиво приподняв
бровь. Не бейте лежачего – ишь ты, какие слова! Не рассчитывает ли Камаев на ее
особую, жалостливую, чисто женскую податливость сегодня? В том смысле, что
мадам Гуляева, известная своей суровостью, вдруг да помягчеет, разнюнится, не
станет особо ретиво торговаться, когда вопрос встанет о цене… Черта лысого!
