– Колья? – спросил за спиной Ольвин.
– Да, в точности как в прошлый раз… Нет, Дэв, он не умер. Лисса, отдай мне его. Пожалуйста, отпусти, девочка. Я отнесу его Инте. Слышишь? Инта его полечит.
Я разжала пальцы, впившиеся в руки Волка.
– Полечит?
– Конечно, – сказал он уверенным голосом. – Она же всех лечит. Да, я буду очень осторожен. Да, иди рядом и следи. Ольвин, поставьте на тропе хоть камень какой. Чтобы еще кто не угодил…
Мы шли. Я заглядывала то в лицо брата, то в лицо Волка. Тот говорил и говорил что-то – я и не запомнила и не поняла – что. То ли мне, то ли себе. То ли и вовсе Рыжику.
…Я обнаружила, что мы уже возле дома. И что навстречу спешит встревоженная Берта, протягивая руки. Волк осторожно отдал ей Рыжика, скривился, встряхивая руками – онемели, наверное.
– Бедный мальчик, – слышала я голос Берты. Инта тоже склонилась над братом. Сверху, вытягивая шеи, смотрели взрослые Волки. Я подошла, волоча ноги, по очереди заглядывала в озабоченные лица. Услышала: «…если еще и яд…». Леди увидела меня и замолчала.
– Он… что надо сделать… я могу…
Инта кивнула мне, сказала – непривычно ласково:
– Знаю, что можешь. Но ты мне понадобишься попозже. Мы с Бертой пока справимся сами.
– Позовете меня?
– Да, конечно. – Инта глянула поверх моей головы, и Бэрин взял меня за локоть.
– Идем. Сядем вон там. Идем.
Мы сели на мостках и стали смотреть на воду.
Зимой в такую волчью яму угодил Вервер. Его лошадь распорола брюхо на кольях, Вервер, слава Отцу-Волку, остался жив. Фэрлин тогда учинил допрос сельским старостам и главам охотничьих артелей. Люди только руками разводили: с Пограничниками они давно уживались в мире. Еще и помогали искать вероятного чужака-охотника. Только ни следа не нашли.
И вот опять…
Ямы располагались только на волчьей тропе; люди предпочитали ездить в окружную, по более спокойной и ровной дороге. Так что тут не было ошибки неопытного охотника. Страшно подумать, ведь в такую яму мог угодить возвращавшийся с Сунгана Фэрлин. Не на него ли и ставились? Хорошо хоть Дэв не пострадал…
Он взглянул на Лиссу и почувствовал угрызения совести: осунувшееся лицо, напряженные глаза; веснушки будто вылиняли. Она вслушивалась и вглядывалась в происходящее у дома – вынесли стол, для удобства Инты – скамью. Две женщины сейчас колдовали над умирающим лисенком. Конечно, умирающим, кто же выживет после таких ран…
– Он не умрет? – спросила Лисса.
– Конечно, нет, – тут же ответил Бэрин.
Что со смертью звереныша исчезнет и главная проблема, ему пришло в голову только сейчас. Обменялся взглядом с Гэвином – парень думал о том же.
От вернувшихся Ольвина с сыном узнали подробности. Первым угодил в яму Дэв. Рыжик, вместо того чтобы кликнуть взрослых, решил вытащить товарища сам. В результате свалился следом и…
– Да уже пусть выживет, что ли, – ворчал Ольвин. – Дэв знаешь что говорит: звереныш его еще и успокаивал, мол, потерпи, сейчас Лисса придет, я ее позвал. И ведь пришла же. Напрямую, как по ниточке… Меня быстрей.
Он вспомнил, какое было тогда лицо у Лиссы – невидящее, неслышащее, обращенное внутрь себя. И как она то и дело заглядывала ему в глаза, когда он нес мальчишку к дому. И ведь ни одной слезинки или жалобы! Он тогда болтал что попало, чтобы успокоить ее, вспомнить бы, что вообще говорил… Да, пусть и впрямь рыжий выживет!
* * *
Я вскинулась среди ночи – показалось, брат перестал дышать. Нет, неровно, тихо, но все же дышит. Я еле сдерживала себя, чтобы поминутно не дотрагиваться, убедиться, что он еще… Запретила себе думать дальше – вдруг смерть услышит и придет по цепочке моих мыслей. Как я пришла по зову брата.
Полночи я вспоминала все способы лечения ран, которым меня учила мать, но, кажется, женщины сделали все возможное…
Боль пульсирует в моих висках. Боль раздирает тело моего брата…
Серебрянка.
Я вновь встрепенулась, оглядываясь: казалось, кто-то произнес это вслух. Как же я забыла о серебрянке! Проверив брата напоследок, я выскользнула в ночь. Луна стояла высоко, ночной туман стелился по земле, укрывал собой озеро.
От стены дома отделилась темная тень. Я еще не успела испугаться, как учуяла знакомый запах.
– Ты куда собралась? – негромко спросил Бэрин.
– Серебрянка, – объяснила я, махнув рукой на лес. – Надо найти серебрянку.
В ясные лунные ночи эта трава должна сиять, как серебряная монета, как рыбная чешуя на солнце… Или для нее еще не время? Я передвигалась внаклон, ворошила руками невысокую траву, отмахивалась от цеплявшихся, царапавших веток, сердито заталкивая расплетающиеся волосы за ворот платья.
А если серебрянка, как и мой Рыжик, – порождение только лишь колдовской страны?!
Я вскинула голову. Шедший следом Волк остановился, глядя на меня сверху.
– У вас растет серебрянка?
– Н-не знаю… Скажи, какая она, поищем вместе.
– Лист размером… с твою ладонь, да. И очертаниями ее напоминает. Блестит серебром в лунном свете. Низкая, как гриб…
Теперь и Бэрин шел, то и дело наклоняясь и разводя руками кусты. Я слышала, как он негромко ругается на царапучие ветки. Кажется, мы обошли кругом все озеро, и я начала терять надежду. Этот проклятый берег, на котором не растет даже серебрянка! Проклятые Волки, ведь яма ставилась на них – а умирает мой Рыжик! Проклятье, проклятье, проклятье!
– …ну, ну, тише, – говорил Бэрин, прижимая меня к себе. – Успокойся, не плачь. Тише, тише…
Оказывается, я выкрикивала все свое отчаянье и проклятия. Теперь уже – в грудь Бэрина. Я не плакала, нет, – выла, комкая на его груди рубаху, царапалась, а он будто и не замечал, держал крепко, гладил по голове и лишь приговаривал: «Тише, тише, тише…»
Наконец я прислушалась и послушалась. Руки мои опустились, но я еще долго стояла, прижавшись к Волку. Словно черпала из него энергию, спокойствие. Силу.
Нет, так искать бесполезно…
– Нет, так можно искать до бесконечности! – отстраняясь, решительно сказала Лисса. И начала стягивать одежду.
…Ему не спалось. Обычно ведь засыпает мгновенно, а тут третий час бока давит, вертится. Слышит, как бродит по округе Ольвин, как квакают лягушки в заводи неподалеку, как ухает в лесу филин. Он наконец сел – рядом завозился Вокер, натянул на голову влажный от тумана плащ.
Сменить Ольвина, что ли, раз все равно сон не идет…
Приостановился у окна дома. В свете лучины было видно скорчившуюся рядом со зверенышем Лиссу. Не спит, от смерти брата сторожит… а если не отобьет? Что потом? Проклянет волков – и его тоже – и уйдет куда глаза глядят? А если останется – то с кем?
