— Вот что, — придя в себя и поднимаясь с пола,
заявила я. — Я ударила его лампой, видишь, ссадина на лбу? Он упал и я
рядом, потому что очень испугалась, а когда очнулась, выскочила на улицу, потом
немного успокоилась и вернулась, чтобы вызвать «Скорую», а здесь ты стоишь над
трупом и нагло врешь, что я его застрелила.
— Кто ж его, по-твоему, застрелил? — нахмурился
Мишка.
— Откуда мне знать? — ответила я и потянулась к
телефону, но родственник перехватил мою руку
— Подожди, дорогая. Ты на что ж намекаешь? Хочешь свой
труп на меня повесить? Ну, матрешка, ну… — Он выдал нечто замысловатое, но
основную идею я уловила.
— Я вызываю милицию, пусть они разбираются.
— Нет, подожди… О черт, — вдруг рявкнул он и
кинулся из комнаты, бегом поднялся наверх по лестнице и яростно затопал над
моей головой. Вернулся минут через десять, физиономия его за это время
претерпела кое-какие изменения, а именно: приобрела мраморную бледность и
нездоровый блеск в глазах. — Твою мать, — заорал он, как только влетел
в комнату, и стал приближаться. Особого ума не требовалось, чтоб сообразить, с
какой целью. Я торопливо набрала 02. — Эй, матрешка, — вытянув вперед
руки, проворковал он и тут же сорвался на крик:
— Брось трубку, дура. Тебе ж хуже будет. — Мотнул
головой, а потом даже улыбнулся:
— Оленька, не стоит торопиться. Давай все обсудим.
— Давай, — подумав, согласилась я.
— Ты ударила его лампой, так?
— Так.
— Он упал. И что дальше?
— Дальше я тоже упала.
— Лишилась чувств?
— Да. У него кровь была на лбу, и я испугалась.
— Ага. Упала и чего?
— Лампа погасла… Ведь я его лампой…
— Это я слышал. Дальше.
— Дальше? Очнулась, темно. Зажгла свет. Он лежит. Я
стала его трясти.
— То есть ты была рядом с ним?
— Конечно.
— И он был жив?
— С чего бы ему умереть, ведь я только ударила его
лампой и то несильно?
— Но парень-то отключился, — пробормотал Мишка.
— Отключился, — согласилась я.
— Когда ты очнулась и начала его трясти, кровь на полу
видела?
— Да. Вокруг головы.
— А здесь? — Он ткнул пальцем на ковер.
— Я не знаю, — заревела я. — Я на голову
смотрела. — И тут отчетливо вспомнила, как пыталась нащупать пульс и
старалась определить, дышит ли Юрий Павлович. — Была кровь, — не
рискнула соврать я. — И дырочки вроде были, только я на них внимания не
обратила. Зачем мне эти дырочки, я ж по груди его не била, только по голове…
Миша, я его не убивала, — перешла я на отчаянный рев.
— Помолчи, — шикнул он, — И дай мне подумать…
Ох, мама моя, до чего ж не везет, ну надо же… Вот что, — немного
пометавшись по комнате, заявил он. — Надо его отсюда убрать.
— Куда? — не поняла я.
— Куда угодно. Только подальше от моей квартиры. У меня
аллергия на трупы.
— Что ты говоришь? Как это «убрать»? А милиция?
— И никакой милиции. Послушай, дело наше дохлое. Ментам
свою сказку можешь не рассказывать. Они ни в жизнь не поверят. Уж я-то знаю…
Вот что, когда ты на улицу сиганула, входная дверь была открыта?
Я зажмурилась, но не от желания восстановить события в
памяти, а от ужаса, потому что прекрасно помнила, как возвращалась за ключами.
— Заперта на ключ.
— Вот-вот. Менты умрут от счастья. Скажут, как же так,
гражданочка, ключи на тумбочке, дверь заперта, следовательно, на улицу выйти
никто не мог, а у вас тут труп образовался.
— Ты мог. Ведь вошел же?
— Но после того, как дядю кокнули.
— Ты мог войти раньше, когда я лежала без памяти, а
потом разыграть этот спектакль.
— И на фига мне это, не подскажешь? Если б я его
кокнул, то быстренько бы смылся, и возись сама с этим трупом как знаешь. А я
приперся и надо же: в самый неподходящий момент.
— Я его не убивала, — кусая губы, заявила я.
— Конечно. И я его не убивал. Но кто-то его кокнул?
— Почему я должна тебе верить?
— А я с какой стати должен верить тебе? —
скривился Мишка. — Говорю, дело наше дохлое. Не тебя, так меня непременно
посадят, а скорее всего обоих.
— Но почему…
— По кочану. И отвяжись. Говорю дохлое, значит, дохлое.
По башке ты ему двинула, выходит, и пристрелить вполне могла от избытка чувств,
а на меня и так всех собак рады навешать. Я уже семь месяцев отсидел в СИЗО, и
можешь мне поверить, ни малейшего желания туда возвращаться не имею.
— За что? — вдруг спросила я.
— Чего? — не понял Мишка.
— За что сидел семь месяцев?
— А-а, из-за твоей сестрицы, чтоб ей… Ладно, чего
теперь. Но мне там жутко не понравилось, и тебе тоже не понравится, так что
слушай, что говорю: надо от него избавиться.
— Почему я должна тебе помогать? А если ты его вправду
убил, а теперь… Ведь я не убивала…
— Опять сказка про белого бычка, — развел руками
Мишка. — Короче, так: я не верю тебе, ты не веришь мне, труп здесь, менты
нагрянут, и чем дело кончится, ведомо одному господу. Второй вариант: ты веришь
мне, а я тебе, и мы быстренько избавляемся от трупа.
— А потом?
— А потом суп с котом. Давай решим одну проблему, а уж
после этого будем голову ломать над остальным.
— Но как мы от него избавимся? — теряя
уверенность, спросила я. — На руках понесем?
— Зачем? В гараже машина. Вывезем потихоньку… Ой, с
души меня воротит от такого дерьма…
— Меня тоже, — кивнула я обреченно.
— Давай шевелись. Найди какое-нибудь покрывало.
Я поднялась наверх, заглянула в шкаф и в самом деле
обнаружила кое-что подходящее, правда не покрывало, а верблюжье одеяло, с ним я
и вернулась к Мишке.
— Вот, — сказала я со вздохом.
— Годится. Помоги мне, надо его завернуть.
