Рыба воняла. А выложенная посреди небольшой полянки прямо на полуденном солнцепеке, наверняка должна была заблагоухать еще сильнее. Скоро ее учует все живое вокруг, есть у него нюх или нет.
— Она ничего не заподозрит? — спросил я. — Вот тебе на, дохлая рыбина посреди леса.
— Не думаю, что она станет слишком долго размышлять, — отозвалась Кейт.
От Брюса тоже пахло. Именно он извлекал рыбу из саквояжа, разворачивал и выкладывал на землю. Он обтер руки о траву. Но запах был стойким и прилип к нему.
Вокруг полянки густо росли деревья и уйма папоротников. В них мы и спрятались, скрючившись в три погибели. Кейт нашла между листьев узкий просвет, просунула в него камеру и вперилась в видоискатель.
— Так нормально, — сказала она. — Получится хороший снимок. Если она придет за рыбой, я ее подловлю.
Мы ждали, устроившись неподалеку от дерева, на котором было гнездо облачной кошки. Наверняка ей не потребуется много времени, чтобы учуять рыбу. Я и то чувствовал ее запах — а может, Брюса. Хоть бы он немножко отодвинулся. Как велела Кейт, мы перестали разговаривать. Одна половина меня хотела, чтобы облачная кошка поторопилась и вылезла; другая половина боялась, что она это сделает. Я не был так уж уверен, как Кейт, что у нее нежная и кроткая душа. С чего бы ей быть дружелюбнее орла или пантеры?
День становился все жарче. Даже здесь, в тени деревьев и папоротников, я весь обливался потом. Воздух был такой влажный, что в нем почти не оставалось кислорода. Сердце мое тяжело ухало. Я откинулся к древесному стволу, прикрыл глаза и слушал. Слушал хор птиц и насекомых. Слушал шум ветра в верхушках деревьев. На мгновение мне показалось, что я даже слышу гул океана, но это, наверное, было мое воображение. А потом, как ни странно, мне послышался гул пропеллеров. Я открыл глаза. Звук уже исчез. Он был очень слабый.
— Ты слышал? — шепнул я Брюсу. — Похоже на звук пропеллеров.
Он поднял глаза к небу, прислушался и покачал головой.
— Нет.
— Ш-ш-ш, — прошипела Кейт.
Хрустнула ветка. Зашуршали листья.
Облачная кошка пришла.
Кейт подняла руку.
Очень медленно я повернул голову, чтобы видеть сквозь заросли. На дальней стороне полянки деревья стояли сплошной стеной. И вдруг кошка появилась на нижней ветке во всей своей красе. Я моргнул. Она, наверно, спрыгнула сверху. Я в первый раз видел ее от носа до кончика хвоста, во весь рост, и она была действительно красивая, лоснящаяся, царственная, изящная, с серебристо-серым мехом, мягким на вид. Я почти чувствовал, какой он на ощупь. Она была немногим больше метра в длину и похожа на принцессу в меховой мантии, накинутой на плечи. Со сложенными крыльями она не выглядела такой уж большой и напоминала какую-то странную кошку. Глаза ее были крапчато-зелёными. Я мог бы любоваться ею без конца.
Она живо пробежала по ветке до самого кончика, и тот даже не согнулся, такая она была легкая. Она ловко соскочила на поляну, приземлившись в нескольких метрах от рыбины, и замерла, прижавшись к земле, потом придвинулась конечностями ближе.
Она не была приспособлена к ходьбе, это я мог точно сказать. Ее передними ногами были крылья, и она передвигалась, смешно сгорбившись, дергая плечами, уткнувшись в землю носом и подняв зад. Она немножко напоминала кошку, подкрадывающуюся к птице и изготовившуюся к прыжку. Но здесь, на земле, не осталось ничего от ее женственной грации, когда она порхала от дерева к дереву. Лапы ее не созданы были для ходьбы, хоть и стали сильными от лесной жизни. Мне тошно было видеть, как она ходит. Она горбилась, спотыкалась, словно ощущение земли под ногами было ей отвратительно. Мне хотелось помочь ей. Я знаю, что чувствуешь, когда твои крылья подрезаны.
Она подошла еще ближе к середине поляны, где на солнцепеке исходила зловонием рыба. До этого мы видели ее только издалека, полускрытую за листьями и ветками и быстро движущуюся. Облачная кошка сделала еще шаг и остановилась. Я видел, как подергиваются ее уши. Она прислушивалась. Вдруг она слышит наше дыхание, похрустывание наших костей, хоть мы и старались не шевелиться? Кошка, заметил я, ни разу не повернулась к нам спиной. Она подошла к рыбе с дальней от нас стороны, голова ее все время была обращена к нам. Видеть нас она наверняка не могла. Не впервые я усомнился, было ли разумно подбираться так близко к ее логову. Мне случалось видеть, как вороны нападают на людей, случайно приблизившихся к дереву с гнездом. Но там были птенцы, и родители защищали их. Этой облачной кошке защищать некого — кроме себя.
Потом в три коротких крадущихся шажка она оказалась возле рыбы. Кривыми когтями передних лап она прижала к земле сразу оба конца рыбины — и голову, и хвост. Пасть ее открылась, мы увидели ее клыки — и вдруг все изменилось.
Мы видели ее зубы, и это больше не была спокойная, осторожная киска.
Мы слышали ее влажное булькающее рычание, с которым она впилась в добычу, и она вдруг предстала исполненной силы и угрозы. Я видел зубы того скелета, но их невозможно было представить в деле, как сейчас, когда ее массивные челюсти вгрызались в рыбу. Теперь, когда она была совсем близко, я чувствовал ее запах, противную, напоминающую курятник вонь меха, пота, рыбы, тухлого мяса и экскрементов. Я сглотнул, но во рту так пересохло, что я едва не подавился. Я скользнул взглядом по Брюсу. Его трясло. Лицо Кейт сильно побледнело. Руки ее, державшие камеру, тоже дрожали.
Мы сделали страшную ошибку.
Оно было не более чем в четырех метрах от нас, и меня охватил дикий страх. Я видел сломанный хребет лежащей на земле рыбины, полуоторванную голову и мертвый глаз, дергавшиеся при каждом рывке челюстей существа.
Оно пожирало рыбу. Оно может сожрать нас.
Тут не до снимков. Единственное, о чем нужно думать, — как выбраться отсюда живыми.
Кошка покончила с рыбиной и подняла глаза. Ноздри ее раздувались. Я взглянул на ладони Брюса, почти видя поднимающееся от них, подобно пару, пахнущее тухлой рыбой облачко.
Кейт припала к видоискателю. Палец ее лежал на спуске. Я потянулся остановить ее, но опоздал.
Затвор сработал с легким щелчком.
Это был несильный, отчетливый металлический звук, но он был совершенно чужеродным в лесу и прозвучал подобно грому. Голова облачной кошки вскинулась, будто ее дернули за веревочку. Взгляд ее уперся в папоротники. Это было единственное, что разделяло нас, — несколько сантиметров мягкой, колышущейся зелени.
Стало очень, очень тихо.
Я услышал низкое, опасное, влажное рычание и, не отводя глаз от морды облачной кошки, замер, скрючившись, мечтая улететь из собственной шкуры. Это действительно не кошачья морда. Она намного умнее и осмысленнее.
Она нас не увидит, она нас не почует, она нас не услышит.
Брюс побежал.
Он сделал это так внезапно, что не было никакой возможности удержать его.