Я стал считать пиратов. Костлявый рябой парень с чем-то вроде мушкетона в руках, еще один, считающий себя, наверно, этаким гангстерским денди, с сальными волосами и с карабином. Мой однорукий Гроза Носорогов, толстый палец которого едва пролез в спусковую скобу пистолета. Вид всего этого оружия, этого смертоносного, жирно поблескивающего металла, должен признаться, нервировал. Я насчитал шесть пиратов, и еще Спирглас, и восьмой — эта огромная скотина Крумлин. Восемь. Будем надеяться, что где-нибудь на борту не прячутся другие.
Я снова взглянул на капитана Уолкена. Он должен понимать, что эти люди не станут щадить их. Но что он может сделать? Любая попытка напасть на пиратов будет означать, что погибнут люди. Да и похоже, у него нет никакой возможности выработать какой-нибудь план. Пираты без конца кружили по салону, пиная ногами любого, кто пытался заговорить.
Я увидел, как Спирглас кивнул Крумлину и они исчезли, направляясь к кухне. Я протискивался в трубе — мне нужно было знать, что они замышляют. До меня донеслись их голоса, металлически звучащие в этих трубах. Я тихо подполз поближе и прижался лицом к решетке воздуховода. Кухня небольшая, и мне видна была только спина Спиргласа.
— Хазлет парень проворный, он доберется до них часа за полтора или около того. Три часа, и вся команда будет здесь.
Это было как раз то, чего я боялся, — только еще хуже. Остальные пираты придут сюда, но быстрее, чем я рассчитывал. Они были не в поселке. Наверно, они осматривали какую-нибудь часть острова неподалеку отсюда.
Спирглас что-то сказал, но слишком тихо, и я не расслышал.
— Почему бы не сохранить его? — спросил Крумлин.
— Он для нас бесполезен, — донесся голос Спиргласа. — Он слишком большой, неповоротливый и медлительный, и, осмелься мы летать на нем, мы просто-таки будем притягивать к себе погоню.
— Прямо стыдно губить его.
— Ах, да ведь он и по частям бесценный клад. Его двигатели, топливо Аруба, проводка. Мы заранее снимем с него все, что может пригодиться.
— А пассажиры?
— Останутся на корабле, конечно. Но на этот раз мы позаботимся, чтобы никаких новых чудесных спасений не было. Подымем его в воздух, пустим гидрий и подожжем его. Для верности запрем их в пассажирском отсеке. Они не смогут добраться до рубки. Экипаж в любом случае расстреляем.
Во рту у меня так пересохло, что я не мог даже сглотнуть. Как может он говорить такие ужасные вещи совершенно спокойным голосом? Я был в панике, спина и руки горели огнем от прилившей крови.
— А теперь пошли, займемся нашим стадом, — бросил Спирглас Крумлину. — Возможно, было бы неплохо в ближайшее время расстрелять еще кого-нибудь.
Это сделает их кроткими и послушными. Уолкен не дурак, он знает, что добра им ждать не приходится. Я не хочу каких-нибудь безумных попыток к бегству.
— Очень хорошо, сэр.
— И тащи сюда этого их повара. Раз уж мы все равно ждем, ребята вполне могут насладиться приличным обедом.
Их голоса пропали, я остался лежать в трубе, оцепенев от ужаса. Потом я поспешно пополз обратно, стараясь вспомнить дорогу к съемной панели. Я боялся, что грохот моего сердца разносится по всему кораблю, будто удары молота. У нас было совсем мало времени.
И вот я опять на крыше А-палубы. На миг я заставил себя успокоиться и сосредоточиться, несмотря на сумятицу в голове. Брюсу нужны лекарства. Лазарет на В-палубе. Я пополз по крыше, добрался до ее края и заглянул вниз. Килевой мостик был в десяти метрах подо мной. На нем не было видно часового, поэтому я торопливо полез вниз по вантам и алюмироновым балкам, потом тихонько прокрался по мостику к двери пассажирского отсека. Я приложил ухо к двери, прислушался, отпер ее своим ключом и проскользнул внутрь.
Я стоял в фойе, у подножия главной лестницы, что вела на А-палубу. Я побежал мимо нее, по опустевшим коридорам В-палубы, мимо кают и холлов, к лазарету. Я отпер дверь и оказался внутри.
Помещение заливал солнечный свет из ряда иллюминаторов, вделанных в пол. Я схватил с полки пару бинтов, бутылку с перекисью водорода, чтобы промыть рану, и сунул в карман тюбик с антисептической мазью. Я понимал, что Брюсу очень больно и ему нужно какое-нибудь снадобье, приглушающее боль, причем самое сильное из всего имеющегося, учитывая, что нам предстоит. Я пошел в кабинет врача, но стеклянная дверь оказалась заперта, и от нее у меня ключа не было. Я взял с полки полотенце и тщательно обмотал им руку, надеясь, что шума получится немного, сделал вдох и сильно ударил по стеклу. Разбить его мне удалось только со второй попытки, и в кабинет со звоном посыпались осколки. Я обождал, прислушиваясь и моля Бога, чтобы никто не услышал.
Я быстро пробежал глазами по рядам бутылок и флаконов. Заметил порошки аспирина и, уже запихивая их в карман, увидел узкую бутыль с темной жидкостью. Прочитал этикетку и решил прихватить бутыль тоже. Я завернул все это в чистое полотенце и постоял у двери, слушая, прежде чем открыть ее. Назад по коридору, через дверь на килевой мостик и — поскольку на горизонте никого не было — бегом, большими легкими скачками обратно на корму.
Я долетел до одного из трапов, ведущих на осевой мостик, и легкость моя улетучилась. Я остановился. По коже бежали мурашки. Я испуганно обернулся и уставился вверх, на трап. Где-то в мозгу звучал сигнал тревоги, но там, наверху, ничего не было, совсем ничего. Я был в этом уверен. Если бы на трапе кто-нибудь стоял, я бы увидел. Я быстрее прежнего припустил в сторону кормы.
Прежде чем спускаться по трапу в стабилизатор, я помедлил и хорошенько огляделся, убедиться, что меня не заметили. Потом полез вниз, шепча на ходу: «Это я, Мэтт», чтобы они не испугались, услышав шаги. Кейт и Брюс заулыбались, увидев меня.
— Давай разбираться с твоей ногой, — сказал я ему.
Стакана воды, чтобы размешать в ней аспирин, у нас не нашлось, и я велел Брюсу высунуть язык и насыпал на него приличную порцию. Глотая порошок, он весь сморщился, такое это было горькое снадобье.
Я начал осторожно разматывать повязку, одновременно рассказывая им обо всем, что узнал.
— Их восемь, — говорил я, — включая Спиргласа и Крумлина. Будет больно, — это уже Брюсу. — Если сможешь, постарайся не орать. — Я вылил полбутылки перекиси на синевато-багровые раны, и жидкость зашипела, очищая их. Я видел, как напряглось тело Брюса, но он не издал ни звука, только хрипло промычал. Рана была, без сомнения, скверная, и при одном взгляде на нее понятно было, что ее нанесли звериные челюсти, такая она была рваная и глубокая.
— Ее надо зашить, — сказала Кейт. — Так она не затянется.
Я заметил, что она смотрит на рану без малейшей брезгливости. Она разглядывала ее с таким же научным интересом, как раньше кости облачной кошки.
— Нет, — возразил я, — лучше оставить ее открытой, чтобы гной выходил. Не стоит держать инфекцию внутри.
Это явно произвело впечатление на Кейт.
