— Спасибо.
Я отдал ему завалявшуюся в кармане мелочь и направился к двери, большой, обитой блестящими темными деревянными панелями, с единственной кнопкой посредине. Я нажал эту кнопку.
Мужчина, отворивший дверь, был в бархатном смокинге. Это был крупный парень, и его лицо могло бы показаться даже жестоким, если бы не подстриженная рыжая бородка, придававшая ему некое подобие утонченности. Он курил длинную коричневую сигарету.
— Я Мэтт Круз, — назвался я.
— Матиас Грюнель. — Он протянул свободную руку, и мы обменялись рукопожатием. У него была сильная ладонь. — Входите, прошу вас.
Он провел меня через небольшую прихожую в огромную гостиную, щедро украшенную таким количеством меди, позолоты и кожи, что и король Богемии позавидовал бы. Стены были забраны деревянными панелями, под потолком изукрашенными искусной резьбой; камин — из мрамора, без сомнения итальянского. Огромные букеты из живых цветов стояли на всевозможных буфетах, бюро, и столах, и полках.
— Большое спасибо, что пришли, — сказал Грюнель. — Не соблаговолите ли присесть?
Я опустился в кресло, такое глубокое, что я едва не опрокинулся навзничь. Я примостился на краешке, не зная, куда девать ноги и руки. Хотел бы я, чтобы Кейт была здесь со мной. Она-то знает, как вести себя в обществе утонченных модников.
Шторы были ещё раздвинуты, открывая вид на Вандомскую площадь. Мелкий дождик сверкал в лучах прожекторов, направленных на величественную бронзовую колонну в центре площади. По колонне вились иероглифы, покрывавшие её до самой верхушки, где стояла статуя Наполеона весьма напыщенного вида.
— Сигарету, мистер Круз?
— Нет, благодарю вас.
— Виски? Или, может, чего-нибудь другого? Портвейн, бренди? — Он указал на шеренгу бутылок на столике для напитков.
— Спасибо, нет.
— Вы слишком молоды, чтобы обзавестись такими дурными привычками.
Он налил себе в бокал какой-то янтарный напиток и уселся напротив меня на софу.
— С вашей стороны было ужасно любезно прийти. Мистер Прусс, я думаю, объяснил вам, почему мы здесь.
— Да, объяснил.
— Я уверен, что вы понимаете, насколько моя семья хотела бы вернуть себе собственность нашего деда.
— Конечно.
— Мистер Прусс сказал, что вы один из его лучших курсантов.
— Он слишком добр ко мне, — отозвался я.
— Вы служили штурманом на борту «Бродяги», не так ли?
— Помощником, у мистера Домвиля.
— Я так понял, что это был очень непростой рейс.
— Да, верно.
— Но зато вышло так, что вы видели «Гиперион».
— Это действительно было очень странно, сэр.
Рукава его смокинга были немного коротковаты.
Я бы, может, и не заметил этого, если бы его запястья и предплечья не были на удивление волосатыми, и всякий раз, когда он подносил сигарету ко рту или тянулся за бокалом, стоящим на краю стола, рукава вздергивались кверху, демонстрируя эту пышную поросль. Матиас Грюнель богат как черт, так почему же, скажите на милость, он носит дорогущий смокинг, который ему мал? Я три года проработал на борту шикарного воздушного лайнера, и уж одно насчет богачей я знаю точно: на них одежда всегда хорошо сидит. Я ещё подумал: может, Матиас Грюнель уже промотал фамильное состояние и теперь разорен и лишь пытается сделать хорошую мину при плохой игре?
— Вы, по всем отзывам, толковый молодой человек, — продолжал Грюнель. — Ваш декан не был уверен, что вы сумеете вспомнить многое, но мы, разумеется, будем в высшей степени признательны за любую информацию, которую вы сможете нам дать. И мое семейство совершенно убеждено, что, если нам удастся достать «Гиперион», вы должны получить пять процентов от его стоимости.
— Это слишком великодушно с вашей стороны, сэр.
Газета оценила стоимость содержимого «Гипериона» в пятьдесят миллионов. Я понятия не имел, была ли это объективная оценка или полная выдумка. Но это означало бы два с половиной миллиона мне лично. Это была слишком невероятная сумма, чтобы просто представить её себе. Её хватит на пять жизней.
— Мы будем настаивать, — улыбнулся Грюнель. — В конце концов, без ваших координат как бы мы могли надеяться отыскать корабль? Меня всегда очень огорчало, что дедушка не смог выполнить свою последнюю волю. Он был очень любящим родственником, мистер Круз.
Матиас Грюнель умолк на минуту, наверно стараясь совладать с чувствами. Он встал и повернулся ко мне спиной, уставившись в окно.
— Ему было бы так больно думать, что его любимый сын и нежно обожаемая дочь — и все их потомки — никогда не смогут воспользоваться плодами его великой славы и таланта. Если мы сможем вернуть на землю «Гиперион» — и тело моего деда, — его душа, я знаю, сможет наконец упокоиться с миром.
Он повернулся ко мне и выпустил длинную тонкую струю сигаретного дыма. Я сглотнул, чувствуя, что меня затошнило.
Этот человек — не Матиас Грюнель.
Я заподозрил это в тот миг, как увидел его вздергивающиеся кверху рукава. И теперь я знал это с тошнотворной уверенностью. Это упоминание о любимой дочурке Грюнеля, — разве Кейт не рассказывала мне, что Теодор Грюнель рассорился со своей единственной дочерью? Что он оставил её без единого пенни? Кейт не могла ошибиться в таких вещах: она внимательный и дотошный читатель. Я всецело доверял ей. Рыжая Борода был самозванцем.
Он взял со столика для напитков блокнот и карандаш и подал мне.
— Если вы работали с картами, то, наверно, неплохо представляете себе координаты «Гипериона».
Я взял карандаш и начал писать какие-то цифры, потом зачирикал их и устроил целый спектакль, кусая губу и хмуря брови.
— Как же там было? — бормотал я. — Понимаете, сэр, мы ведь только что прошли через Кулак Дьявола и очень сильно отклонились от курса…
Я не собирался выкладывать координаты этому самозванцу, кем бы он ни был. Единственным моим желанием теперь было выбраться отсюда.
— Извините, сэр, я не знаю, что сказал вам декан, но память никогда не была моим сильным местом — и воздуха там так не хватало. Вы же знаете, мы были на высоте двадцати тысяч футов. Мои мозги работали не лучшим образом.
— Ах… — вздохнул Рыжая Борода. — Конечно. Но вы, наверно, помните хоть приблизительные координаты, правда? Конечно же, карты были перед вами всё время.
— Я знаю, сэр, это просто… — Я зажмурился, постукивая карандашом по блокноту, стараясь выглядеть совершеннейшим придурком. — Мне ужасно неловко, сэр, пожалуйста, не говорите декану.
Он старательно улыбался мне, но это была недобрая улыбка.
— Подумайте о вознаграждении, которое могло бы ожидать вас. Вспомните получше.
Я глубоко вздохнул, написал несколько координат, отличавшихся от истинных на несколько сотен миль, и передал ему.
