А тяжелых предметов здесь хватало. Даже на судоверфи Лайонсгейт-сити нет такого количества оборудования. Я разглядел станки сверлильные и шлифовальные, токарные и клепальные, сварочные аппараты и пилы, и всё это сейчас бездействовало, всё было покрыто пятнами ржавчины и льда. Стены до самого потолка были уставлены стеллажами и шкафами, забитыми всякими деталями, банками с замерзшими химикатами, порошками и пастами и ещё множеством вещей, назначение которых было для меня загадкой. Кругом стояли верстаки, на некоторых были всё ещё разложены инструменты.
— Это его мастерская, — сказал я.
И снова меня поразило то, что «Гиперион» не был обычным грузовым кораблем, зафрахтованным для перевозки имущества. Этой мастерской вовсю пользовались. Я видел, как потемнело лицо Хэла, когда он водил фонарем по комнате и не видел ничего, кроме станков, инструментов да снабженных этикетками ящиков с медными трубами, резиновыми шлангами и листами металла.
Мы осторожно пробирались среди свисающих цепей и канатов, между станков и верстаков. Я притормозил возле чего-то похожего на стул с высокой спинкой, из которой торчали две механические руки.
— Что это? — спросила Надира.
— Должно быть, одно из его изобретений, — сказала Кейт.
К счастью, Грюнель, похоже, был одержим любовью к этикеткам, поскольку к сиденью стула была прикреплена маленькая медная табличка.
Я посветил на неё фонариком и вслух прочел: «Автомат для одевания и раздевания».
— Интересно, а корсеты он зашнуровывать умеет? — заметил Хэл, обращаясь к Кейт. На мой взгляд, это было просто недопустимой вольностью с его стороны.
— Уж наверно, не хуже мисс Симпкинс, — ответила Кейт.
Мы пошли дальше, на ходу выдвигая ящики, но ни в одном из них не завалялось ни хрустящих банкнот, ни золотых монет — только всё новые и новые инструменты и заготовки для творений Грюнеля. В некоторых шкафах мы находили уже готовые изделия, переложенные древесной стружкой. Этикетки Грюнеля были почти такими же странными, как и сами вещи: «Устройство для тушения больших и малых пожаров посредством ароматического пара», или вот: «Уникальный водонепроницаемый замок для батисфер, подводных средств передвижения всех типов и автоматических посудомоечных машин», и ещё: «Принимающее любую форму покрывало для содержащихся в неволе птиц, особенно хорошо подходящее для туканов и попугаев».
Хэл остановился перед здоровенным деревянным ящиком, неприятно похожим на гроб, ибо он был слишком искусно изукрашен, чтобы служить просто для хранения вещей.
— Зачем ему понадобился в мастерской гроб? — поинтересовалась Надира.
— Надеюсь, вы не думаете, что он там лежит? — заметил я.
— Давайте посмотрим, — сказал Хэл. — Может, он нам скажет, где его сокровища.
Мне не хотелось, чтобы он открывал гроб; на сегодня я уже досыта налюбовался на мертвецов.
— Запоров нет, — отметил Хэл и откинул прикрепленную на петлях крышку.
Увидев, что гроб пуст, он выругался. Я вздохнул с облегчением.
— Он, должно быть, рассчитан на очень крупного человека, — отметила Кейт.
— Или на двоих, — добавил я.
О более просторном гробе нельзя было даже и мечтать. Он был обит красным шелком и выглядел заманчиво удобным.
— А это для чего? — спросил я, поскольку на внутренней стороне крышки, неподалеку от того места, где должна была оказаться голова покойника, находилось множество всяких механических штук.
«Устройство для подачи сигналов из могилы», — прочитал Хэл на очередной полезной табличке Грюнеля.
— Это кем же надо быть, чтобы изобретать такое? — сказал я.
— Судя по тому, что я читала, он был не вполне нормален, — объяснила Кейт. — У него был навязчивый страх оказаться похороненным заживо. У этого есть какое-то научное название, но я забыла.
— Думаю, я понял, что это такое. — Я кивнул на длинное тонкое сверло. — Этим можно просверлить отверстие. Наверно, его можно вращать с помощью вот этих ручек, и так до тех пор, пока не пробуравишь землю до самого верха.
— И посмотрите, — добавила Кейт, — вот раздвижная дыхательная трубка, которую можно просунуть в это отверстие. И тогда не задохнешься.
— И перископ! — указал я. — Чтобы не пропустить ничего интересного.
— Есть даже небольшая сирена, чтобы подать сигнал! — восхищенно сказала Надира.
— Надеюсь, достаточно громкий, — заметила Кейт.
Я дотянулся и сжал резиновую грушу.
Пронзительный рев заставил нас всех подскочить.
В ушах у меня зазвенело. По просторам грузового отсека пошло перекатываться эхо.
Дорье сурово посмотрел на меня.
— Если здесь можно было пробудить нечто ото сна, то это сделано.
— Да, — сказал Хэл, — я уверен, что эта могильная сирена помогла бы старику Грюнелю. Конечно, она может пригодиться лишь при условии, что родня действительно опечалена вашей смертью. Могу себе представить и такую картинку: «Ну, слава богу, наконец-то мы избавились от этой старой коровы! Тууу тууу! Что это за звуки? Кажется, это из её могилы! Тууу тууу! Что ж, пошли по домам, пожалуй?»
Я улыбнулся, но смеяться не стал: достаточно было того, что это сделала Кейт, а мне невыносимо было слышать её смех, адресованный Хэлу. Ему же ужасно понравилась собственная шутка, и, пока мы продолжали обследовать мастерскую, он время от времени издавал громкое тууу тууу!
— Что такое френология? — спросила Надира, вглядываясь в табличку на очередном странном приспособлении. Это было что-то вроде будки без боковых стенок с табуреткой внутри; прямо над головой находилось нечто, больше всего похожее на гигантского механического паука. У паука было множество суставчатых ног, заканчивающихся штангенциркулями.
— Френология? — переспросила Кейт, подходя поближе. — Это изучение формы головы человека. Некоторые считают, что все эти шишки и наросты говорят очень о многом.
— Например?
— Ну, интеллект, потенциальные возможности добиться успеха, бесстрашие, скрытность, верность и так далее.
Я потрогал пальцем острые концы штангенциркуля.
— Не хотел бы я, чтобы мою голову измеряли такими штуками.
— Не сомневаюсь, — саркастично бросила Кейт.
— Хватит с меня этих игрушек господина Грюнеля, — заявил Хэл. — Пошли дальше. Не думаю, что мы найдем здесь что-нибудь ценное.
— А это? — Я кивнул на огромное подобие телескопа в дальнем углу.
Мы подобрались поближе. Высокие изогнутые окна вдоль наружного борта совершенно заледенели, но, хотя сквозь стекла и не было ничего видно, они пропускали достаточно дневного света, так что мы смогли выключить фонари, чтобы поберечь батарейки.
