Хэл пожал плечами, словно не считая эту мелкую подробность ни интересной, ни важной.
— Послушайте вот это, — сказала Надира.
Я спросил мистера Грюнеля, куда мы полетим, и он ответил, что не имел в виду никакого места назначения. Я осведомился, не возьмет ли он на себя труд выбрать его, и он сказал, что я могу сам его выбрать, при условии, что это будет что-нибудь отдалённое. «Это в любом случае не имеет значения, — добавил он, — поскольку мы туда не полетим». Когда я сказал, что не уверен, что понимаю, он резко и довольно нетерпеливо бросил: «Пусть корабль просто летит, капитан, это всё, о чем я прошу». Я поинтересовался, что мы будем делать, когда подойдут к концу топливо и другие припасы, а он странно улыбнулся и сказал, чтобы я об этом не беспокоился.
— Он, видно, был полный псих, — заметил Хэл. — Но это мы уже поняли по его изобретениям.
— Конечно же, он не был психом, — возразила Кейт. — Он автор нескольких величайших…
— Да, да, знаю, — перебил Хэл, — но кто ещё способен погрузить все свои пожитки на корабль и затеряться в небе?
На это нечего было возразить, и я принялся медленно перелистывать дневник Грюнеля. Страницу за страницей покрывали его странные записи. Трудно было поверить, что они могли иметь смысл даже для него самого. По сравнению с его цепочками символов и цифр мои учебники физики казались простыми, как азбука.
Надира прочла ещё кусок из судового журнала.
В первый вечер полета мистер Грюнель обедал со мной и офицерами. Он напомнил нам, что ни при каких обстоятельствах мы не должны сообщать наши координаты кому бы то ни было на земле. С настоящего момента мы больше не существуем. Более того, о нашем курсе и координатах может быть известно только старшим офицерам, а никто из команды наше местоположение знать не должен. Мы, разумеется, уже приняли эти условия, когда мистер Грюнель нанимал нас. В конце обеда мистер Грюнель поблагодарил нас и попрощался. «Вы, возможно, не увидите меня в течение некоторого времени. У меня очень много работы, и я не хочу, чтобы меня беспокоили без крайней необходимости. Доброй ночи, джентльмены».
Когда Надира закончила, я перевернул страницу дневника Грюнеля и наткнулся на целую строчку, написанную убористым четким почерком.
— Тут есть кое-что, — сказал я и прочел:
Мы уже летим, и я смогу наконец завершить свою работу без помех, шпионов и саботажников. Даже Б. не сможет теперь найти меня.
— Он был параноиком, — сказала Кейт, — помню, что я об этом читала.
— Кто такой Б.? — вслух поинтересовался я.
— Может, кто-нибудь пытался украсть у него идеи? — предположила Надира.
— Он был убежден, что все вокруг пытаются воровать его идеи, — отозвалась Кейт.
— Ещё одно свидетельство безумия, — заключил Хэл. Его как будто раздражало то, что мы читаем журналы. Он слушал нетерпеливо, покусывая губу и уставившись в дальний угол салона.
— Но над чем он работал? — продолжал я. — В его мастерской десятки разных штуковин.
Но сам непроизвольно подумал об огромном устройстве, похожем на телескоп. На нем одном не было этикетки. У него не было названия. Может, если бы Хэл не кинул чертежи в трубу вакуумной почты, мы бы теперь имели представление, что это такое.
Надира перелистывала разбухшие страницы журнала.
— Тут в основном о погоде. О, вот ещё кое-что.
Этот Грюнель, бесспорно, странный тип. С того первого вечера мы его не видели. Думаю, он сидит в своих апартаментах, а прислуживает ему его вороватый слуга, Хендриксон.
— Мы нигде не видели этого Хендриксона, — обратился я к Хэлу. Мне это казалось немного странным, потому что мы осмотрели всю каюту. Мы точно должны были найти его, особенно учитывая, что стояла глубокая ночь, когда «Гиперион» настигла смерть.
Хэл лишь пожал плечами:
— Может, Грюнель отправил его вниз, на кухню, готовить горячий шоколад.
— Извини, что перебил, — сказал я Надире. — Продолжай, пожалуйста.
Однако матросы говорят, что слышат сильный шум в помещении, которое Грюнель именует своей мастерской, хотя они ни разу не видели его ни входящим, ни выходящим оттуда. У него находится единственный ключ от этого помещения, и от того, что находится напротив, тоже. Уже три недели, как у нас не было никаких контактов с землей.
Мне вспомнился примерзший к штурвалу несчастный капитан, чье сердце перестало биться давным-давно. Начал ли он жалеть о том, что согласился командовать «Гиперионом»? Более необычное путешествие трудно было даже представить. От капитана требовалось лишь, чтобы корабль продолжал лететь. Для меня это звучало даже как-то грандиозно, потому что находиться в воздухе я любил больше всего на свете и всегда испытывал смутную грусть, возвращаясь на землю. Рожденный в небе, я часто гадал, каково это было бы — никогда не покидать его.
— Похоже, — сказал я, — Грюнель собирался летать, пока не закончит работу.
— Это должно было быть нечто впечатляющее, — заметила Кейт. — Если он так искал уединения.
— Оно могло стоить уйму денег, — добавил я.
Кейт испепелила меня взглядом:
— Разве вся ценность вещей измеряется только этим? Это могло быть изобретение огромной научной важности. Мы должны узнать, что это.
— Меня это не интересует, — бросил Хэл.
— Интересно, закончил ли он его, — сказал я.
— На сколько должно было хватить горючего? — пожелала узнать Надира.
— Он мог использовать попутный ветер, а тогда горючее тратить вообще почти не приходится, — пояснил я. — Если его единственной целью было просто лететь куда угодно.
— Каким числом датирована последняя запись капитана? — спросил Хэл у Надиры.
Она перевернула страницы.
— «Двадцатым апреля».
— К этому времени все решили, что они разбились, — сказала Кейт. — Ждали, что они прибудут в Новый Амстердам на четвертые сутки после отлета. А он летал гораздо дольше, чем думали.
— Прочти последнюю запись, — попросил я Надиру.
Наблюдатель докладывает, что за нами погоня. Определить принадлежность судна не удалось, предполагаем, что это пиратский корабль. Он медленно, но верно настигает нас. Я проинформировал об этом Грюнеля. Он очень разволновался и потребовал, чтобы мы полным ходом шли в грозовой фронт, находящийся в двадцати аэроузлах к юго-востоку. Я пытался отговорить его, но он был непоколебим. Он считает, что в облаках мы оторвемся от преследователей. Наш новый курс ведёт прямо в грозовой фронт.
Некоторое время никто ничего не говорил, все понимали, что это последние в жизни слова, написанные рукой капитана. Я начал листать дневник Грюнеля с конца, пока не нашёл его последнюю запись. Там было всего несколько строк, и я прочел их вслух:
