– Мишка, – тихо прошептала Маша, – я от тебя столько слов первый раз в жизни слышу…
– А мне не о чем было говорить, – буркнул Мишка и опять уткнулся в кастрюлю.
– Так кто же наша Люба? – спросил Антон. – С остальными теперь все понятно… А она не то русалка, не то богиня.
– Она Любовь! – сказал Библиотечный, вылезая из угла. – Ее ж так и зовут – Любовь. Поэтому и материнское начало, и руна Земли, вы ж про это читали. Земное плодородие, мать-земля, богатство и благо…
– А почему Перун… – начал спрашивать Антон, но Библиотечный его перебил:
– Потому что Любовь – сила гораздо более древняя, чем все славянские боги, вместе взятые…
– Он ее хотел в кикимору превратить, – сказал Мишка. – Не смог.
– А в русалку смог?
– Она сама этого захотела, – всхлипнула Лёля. – Если б не захотела, не смог бы.
– И что нам теперь делать? – отчаялась Маша.
– Спать, – сказал Антон. – Кто может – спит. Набирается сил. Кто может – думает. Из библиотеки не выходить. Всем держаться вместе. Больше – никакой самодеятельности. Понятно?
Антон грозно посмотрел на Лёлю. Но девочка была так измучена, что голос Антона дрогнул.
– Все живы. Это главное, – тихо сказал он. – И мы обязательно что-нибудь придумаем.
* * *
Антоха лежал и пытался спать, буквально на минуты погружаясь в забытье и немедленно выбираясь обратно. Беспокойство не давало расслабиться. Маша спала на мате, Севка заботливо укрыл ее своей кофтой, а сам продолжал читать какой-то толстенный том. Мишка храпел.
Лёля тихонько вздыхала и шуршала чем-то в противоположном углу библиотеки. Как будто почувствовав, что Антон о ней думает, она тихонько встала и подошла к нему.
– Антон, я тут подумала… Мне, наверное, нужно с Перуном поговорить. Подожди, подожди, не ругайся, выслушай, – заторопилась Лёля, не давая Антону раскрыть рот. – Это я пришла к нему с желанием вступить в его войско. Он потребовал жертву. Люба… стала этой жертвой. Но, может быть, если ему сказать, что мы перейдем на другую сторону, он испугается? И вернет нам Любу?
– На другую сторону? К Кощею?
– А чем она хуже? – тоскливо спросила Лёля.
– Не знаю, – вздохнул Антон. – Сам удивляюсь.
И задумался.
– Мне страшно отпускать тебя к Перуну, – сказал он. – Я ему не доверяю.
– У тебя есть другие предложения? – спросила Лёля.
– Нет, – признался Антон, – но и это мне не нравится… Я пойду с тобой.
– Не надо, – сказала Лёля, – Перун тебя не любит. Почему-то…
– Действительно, странно, – съязвил Антоха. – Тогда возьмешь с собой Бера.
– Хорошо, – понурилась Лёля.
– Ты со мной не споришь, – тихо сказал Антон.
– И ты на меня не кричишь, – ответила девочка.
– Может быть, мы действительно что-нибудь придумаем? – спросил Антон, глядя в стенку.
В глазах у Лёли блеснули слезы.
* * *
– Уже утро? – спросил Севка, с трудом продирая глаза.
– А кто его знает? – ответила Маша, разминая затекшую шею. – Восемнадцать тридцать пять!
– Бер! Бер! – позвала Лёля. – Ты пойдешь со мной к Перуну?
– Отвинтить ему голову? – зевнул Мишка.
– Нет. Пока. Нужно попытаться поговорить.
– Я не буду с ним разговаривать, – ответил Беркин.
– Надо, – коротко сказал Антон.
Вокруг уже шустрили домовые, принесшие свежую еду и выстиранную одежду.
Лёля глотнула воды и теперь ждала, пока Мишка переоденется.
– Береги себя, – сказал Антоха. – Я буду страховать. Я провожу вас до крыши.
Лёля кивнула и вышла из библиотеки.
На крыше опять никого не было видно. Только стало еще больше грязной посуды, да еще и добавились разбросанное конфетти и полусдувшиеся воздушные шарики.
– Перун! – позвала Лёля.
Тишина.
– Перун!.. – рявкнул Мишка.
– Отдыхают они, – сообщил давешний парень с венком на голове (правда, на этот раз замотанный в штору), выпав из-за угла. – Вчера всю ночь гуляли, а теперь отдыхают.
– Чтоб он… навсегда наотдыхался, – процедил Мишка сквозь зубы.
– Я вам не советую его тревожить, – сообщил парень, широко зевнув.
– Скажите, – спросила Лёля, – а жертву можно вернуть обратно?
Парень даже закашлялся.
– Вы чего? – поразился он. – Это ж жертва! Как ее вернешь?
– Ну а если ее принесли по ошибке? – гнула свое Лёля.
– Жертва лишней не бывает! – отрапортовал молодец, встал по стойке смирно и выпучил глаза, взяв копье «на караул».
– Ну чего ты орешь, Ярик? – протянул унылый голос, и из-за трубы показался заспанный Перун в халате и с ледовой грелкой на голове. – Ба! Да у нас гости! А я не в форме…
Перун рухнул на ближайший стул и вытянул ноги.
– Не выспался я, – сообщил он. – Трудно быть богом… Чего надо?
– Любу! – выкрикнул Мишка и двинулся на Перуна.
Лёля схватила его за руку.
– Я подумала, что, может быть, вы как Верховный бог славян проявите великодушие… – сказала Лёля.
– Может… – сказал Перун.
– Люба стала Берегиней… Это… Это ужасно, – сорвалась Лёля, но быстро взяла себя в руки. – Я подумала… Мы подумали… Может быть, мы можем что-нибудь сделать, а вы за это отпустите Любу… Вы же бог… Вы же должны быть великодушны…
– Ну во-первых, – зевнул Перун, – я никому ничего не должен. Во-вторых, мы, конечно, великодушны, но мы и справедливы. Перун сказал – Перун сделал. А если я сейчас начну передумывать… Все ко мне прибегут, просить начнут. А этого я допустить не могу. Ой, что ж так голова-то болит…
– Я щас вылечу! – сообщил Мишка, и Лёля из последних сил вцепилась в его руку.
– Но я вас очень, очень прошу! – заплакала Лёля.
– Это правильно, – поведал Перун. – Мы любим, когда нас просят.
– Давайте мы вас с Паляндрой помирим, а? – предложила Лёля. – Война кончится, вы отпустите Любу…
– Что? – презрительно спросил Перун. – Что ты сказала? – Перун встал из-за стола и подошел к гостям. – Ты что, с ума сошла, девчонка! – рявкнул он. – Я никогда не помирюсь с этой проходимкой, ясно? Этот дуб слишком мал для двоих! Или она, или я! Всё! Свободны!
И, грохнув напоследок молнией, Перун удалился за трубу в сопровождении очень испуганного Ярилы.
* * *
Они стояли под дубом, задрав головы, и молчали.
