Мисс Сапсан взяла фотоальбом, который захватила с собой из дома, и начала перелистывать его страницы.
— Мы размножали эти снимки и распространяли среди странных людей по всему миру, — пояснила она. — Это своего рода постеры с подписью «Разыскивается». Посмотри сюда. — Она указала на фотографию двух девочек, сидящих верхом на чучеле оленя, между рогами которого выглядывал жутковатого вида Санта-Клаус с белыми глазами. — Вот этого мы обнаружили в одном из американских супермаркетов, где он работал в период рождественских праздников. За короткий промежуток времени ему удалось вступить во взаимодействие с огромным количеством детей. Пользуясь своим положением, он прикасался к ним и задавал множество вопросов, что позволяло ему выявлять в них признаки странности.
Она перевернула страницу и показала мне фото зубного врача садистского вида.
— Вот этот работал стоматологом-хирургом. Я бы не удивилась, если бы узнала, что демонстрируемый им череп некогда принадлежал одной из его жертв.
Она снова перевернула страницу, и моему взгляду предстал снимок маленькой девочки, присевшей на корточки перед приближающейся к ней тенью.
— Это Марси. Она покинула нас тридцать лет назад, чтобы поселиться в обычной семье, живущей далеко за городом. Я умоляла ее остаться, но она была непоколебима. В скором времени ее похитила тварь, воспользовавшись моментом, когда Марси ожидала школьный автобус. На месте исчезновения девочки был обнаружен фотоаппарат с этим снимком внутри.
— Кто его сделал?
— Сама тварь. Они обожают всевозможные драматизации и часто подбрасывают нам разные мучительные сувениры.
Я разглядывал снимки, ощущая, как где-то глубоко внутри зарождается и крепнет уже знакомый мне ужас.
Когда я почувствовал, что больше не могу смотреть на эти фотографии, я закрыл альбом.
— Я рассказываю тебе все это, потому что ты имеешь полное право это знать, — произнесла мисс Сапсан, — а также потому, что мне нужна твоя помощь. Ты единственный из нас, кто может выйти из петли, не привлекая к себе внимания и не вызывая подозрений. Пока ты с нами, но настаиваешь на том, чтобы возвращаться назад, ты можешь следить за появлением на острове новых людей и рассказывать о них мне.
— На днях на остров прибыл один тип, — произнес я, вспомнив о птицелове, так расстроившем папу.
— Ты видел его глаза? — тут же поинтересовалась мисс Сапсан.
— Не думаю. Было темно, и он нахлобучил большую шляпу, которая скрывала верхнюю часть его лица.
Моя собеседница нахмурилась, покусывая костяшки пальцев.
— А что? Вы думаете, это мог быть один из них?
— Невозможно сказать наверняка, не увидев его глаз, — ответила она, — но меня очень беспокоит мысль о том, что они могли последовать за тобой на этот остров.
— Кто мог за мной сюда последовать? Твари?
— Да. Возможно, это был «сосед», которого ты видел в день смерти дедушки. Это объясняло бы, почему они предпочли сохранить тебе жизнь. Они могли рассчитывать на то, что ты приведешь их к гораздо более важной добыче, показав им это место.
— Но как они могли узнать, что я странный, если я сам этого не знал?
— Если они знали о твоем дедушке, можешь не сомневаться, они знали и о тебе.
Я подумал о многочисленных возможностях, которыми они располагали, если бы хотели меня убить. После смерти дедушки Портмана я часто ощущал их близость. Что, если они действительно за мной следили, ожидая, что я сделаю именно то, что сделал, приехав сюда?
Я потрясенно опустил голову на колени.
— Вы не могли бы дать мне глоток своего вина? — шепотом попросил я.
— Разумеется, нет.
Внезапно я ощутил, что у меня в груди все сжимается, завязываясь в тугой узел.
— Я еще буду когда-нибудь в безопасности? — спросил я.
Мисс Сапсан коснулась моего плеча.
— Здесь тебе ничто не угрожает, — ответила она. — И ты можешь жить с нами, сколько пожелаешь.
Я попытался заговорить, но начал заикаться, и мне удалось выдавить из себя лишь несколько обрывочных слов:
— Но я… Я не могу… Мои родители…
— Может, они тебя и любят, — прошептала в ответ мисс Сапсан, — но они никогда тебя не поймут.
* * *
К тому времени как я вошел в поселок, солнце уже отбрасывало первые косые лучи на его улицы; ночные гуляки, неохотно волоча ноги домой, обнимали встречные фонарные столбы; рыбаки, обутые в тяжелые черные сапоги, держали путь к бухте, а мой отец начинал подавать первые признаки жизни, пробуждаясь от тяжелого сна. Он встал с кровати в тот самый момент, когда я, не снимая облепленных песком джинсов и футболки, забрался в свою постель. Едва я успел укрыться, как он приотворил дверь и заглянул в мою комнату.
— Ты в порядке?
Я застонал и отвернулся, и он тихонько вышел. Проснувшись ближе к вечеру, я нашел на столе общей комнаты сочувственную записку и упаковку таблеток от гриппа. Я улыбнулся и вместе с тем испытал легкий приступ вины за то, что вынужден ему лгать. А потом начал волноваться из-за того, что он бродит в одиночестве по пустошам, вооруженный только биноклем и блокнотом, вполне возможно — в обществе безумца, убивающего местных овец.
Протерев глаза, я накинул дождевик и совершил обход поселка, после чего осмотрел прилегающие к нему утесы и пляжи в надежде увидеть либо отца, либо подозрительного орнитолога, но не нашел ни того, ни другого. Уже смеркалось, когда я вернулся в «Тайник Священников», где с облегчением увидел отца. Он потягивал пиво в компании завсегдатаев бара и, судя по количеству окружающих его бутылок, вернулся в паб довольно давно.
Я сел рядом с ним и спросил, не видел ли он бородатого птицелова. Папа отрицательно покачал головой.
— Если увидишь, сделай мне одолжение, держись от него подальше, — попросил я его.
— Почему? — спросил отец, настороженно покосившись на меня.
— Не нравится он мне, и точка. Что, если он псих? Что, если это он убил тех овец?
— Откуда у тебя такие странные мысли?
Я хотел ему рассказать. Я хотел все ему объяснить. Чтобы он меня понял и дал мудрый родительский совет. В тот миг мне остро захотелось, чтобы время повернуло вспять, отбросив нас к тому моменту, когда я еще не нашел письма мисс Сапсан, был обычным, почти нормальным сынком богатых родителей и имел рядовые проблемы. Однако я сидел рядом с отцом и разговаривал с ним ни о чем. Я пытался вспомнить, какой была моя жизнь в ту безвозвратно ушедшую эпоху, которая окончилась четыре недели назад; или представить, какой она будет через четыре недели. Как бы то ни было, у меня ничего не вышло.
