В мать закрадываются подозрения, которые пока нельзя высказать вслух. Эрика испытывает смешанную с опасениями радость по поводу знаков внимания, которыми ее осыпают. Лишь бы они не превратились в град величиной с куриное яйцо и не набили ей шишек! Еще ей подарили огромный конфетный набор, и коробку несет Вальтер Клеммер, буквально вырвавший ее из рук Эрики. Кроме того, ему доверили букет оранжевых лилий. Вся троица, отягощенная различными грузами, среди которых музыка — не самая легкая ноша, плетется к трамвайной остановке, сердечно попрощавшись с хозяевами. Молодые люди идут чуть впереди, мамуля за ними не поспевает, у них ведь ноги молодые. Однако у мамули зато есть возможность внимательнее наблюдать и лучше подслушивать. В Эрике возникает некоторая неуверенность, возникает уже сейчас, на этой ранней стадии, потому что бедная мамочка ковыляет позади совсем одна. Ведь обычно обе дамы Кохут наслаждаются тем, что идут рука об руку, обсуждая успехи Эрики и бесстыдно вознося их до небес. Сегодня место привычной матери занимает невесть откуда взявшийся молодой человек, а мать вынуждена следовать в арьергарде, совершенно подавленная и забытая. Материнские узы натягиваются изо всей силы и тянут Эрику назад. Эрика испытывает сильное неудобство оттого, что мать в одиночку шагает сзади. Она сама так захотела, что еще более усугубляет ситуацию. Если бы господин Клеммер не казался таким незаменимым, Эрика со всем комфортом шествовала бы рядом со своей родительницей. Они бы на пару пережевывали сегодняшнее событие и даже попробовали бы конфет из коробки. В ней возникает предвкушение домашнего тепла и уюта, которые ждут ее в их совместной квартире. Тепло оттуда никуда не исчезало. Может быть, они даже успеют посмотреть по телевизору последний фильм. Это прекрасный завершающий аккорд для такого звучного дня. А ученик жмется к ней все ближе. Не лучше ли ему сохранять дистанцию? Неловко ощущать рядом с собой пышущее жаром молодое тело. Молодой человек выглядит ужасно здоровым и беззаботным, отчего Эрика впадает в панику. Не намеревается ли он обременить ее своим здоровьем? Уютная компания вдвоем, в которую не берут никого лишнего, оказывается под угрозой. Кто как не мать позаботится о покое, порядке и уверенности в собственных четырех стенах? Всеми фибрами души и тела Эрику тянет оказаться дома, в мягком кресле перед телевизором, за надежно закрытой дверью. У нее свое любимое кресло, у матери свое, и мать кладет опухшие ноги на пуфик, обтянутый каракулем. Домашнее благополучие начинает давать сильный крен, потому что от этого Клеммера никак не отвязаться. Не собирается ли он вторгнуться в их жилище? Эрика больше всего хочет снова оказаться в матери, мягко качаясь на теплых волнах ее околоплодных вод. Снаружи так же тепло и влажно, как внутри тела. Эрика цепенеет от мысли о матери, когда Клеммер прижимается к ней слишком плотно.
Клеммер говорит и говорит без умолку. Эрика молчит. В голове ее проносятся воспоминания о редких экспериментах с противоположным полом, но память о прошлом не доставляет ей удовольствия. Прошлое не принесло ей удовольствия и тогда, когда оно еще было настоящим. Однажды это самое случилось у нее с одним из представителей мужского пола, который, пока они сидели в кафе, пел ей в уши так настойчиво, что она сдалась, чтобы только заставить его замолчать. Жалкая коллекция бледнолицых домоседов дополняется молодым юристом и молодым учителем гимназии. С тех пор минуло много лет. Оба молодых человека с высшим образованием, каждый в свой черед, после совместного посещения концерта совершенно неожиданно направляли на Эрику в гардеробе рукава ее пальто, словно стволы пулеметов. Тем самым они обезоруживали Эрику, ведь у них имелись в наличии и более опасные стволы. Каждый раз Эрика хотела только одного: как можно быстрее вернуться к матери. Мать об этих вещах не подозревала. Таким образом дочь попаслась в двух-трех холостяцких квартирах с крохотными кухнями и сидячими ваннами. Для нее, гурмана от музыки, это были горькие пастбища.
Поначалу ей доставляло некоторое удовольствие пыжиться и изображать из себя пианистку, временно не выступающую с концертами. Ни у кого из этих молодых людей на канапе еще не сиживала ни одна пианистка. Мужчина мгновенно усваивает рыцарские привычки, а женщина наслаждается открывшейся ей широкой перспективой, не замечая мужчины. Однако во время любовного акта ни одной женщине не удается надолго сохранить свое величие. Довольно скоро молодые люди начинали находить вкус в очаровательной свободе поведения, которую распространяли и за стены квартиры. Они переставали распахивать перед ней дверь автомобиля, обливали ядом насмешек по поводу ее неуклюжести. После того как все произошло, женщине лгут, ее обманывают, мучают, ей редко звонят. Женщину намеренно оставляют в неведении по поводу собственных планов. Отвечают не на все письма. Женщина ждет и ждет, но все напрасно. И она не задается вопросом, почему она ждет, ведь ответа боится больше, чем ожидания. А мужчина тем временем решительно оказывает услуги другим женщинам в своей другой жизни.
Молодые люди привели в движение страсть Эрики, но потом вновь затормозили эту страсть. Они перекрыли ей кран. Эрике удалось вдохнуть лишь самую малую толику сладковатого газа. Эрика попыталась привязать их к себе чувствами и страстью. Она ожесточенно молотила кулачками по раскачивающемуся над ней мертвому грузу, восхищение исторгало из нее громкие крики. Она целеустремленно царапала ногтями спину своего партнера. Сама она ничего не чувствовала. Она изображала бурную, подавляющую ее страсть для того, чтобы мужчина наконец остановился. Он хотя и останавливался, однако приходил снова. Эрика ничего не чувствует и никогда ничего не чувствовала. В ней столько же чувства, как в обломке кровельной черепицы, поливаемой дождем.
Каждый из этих господ вскоре бросал Эрику, и теперь она не хочет иметь над собой господина. От мужчин исходят лишь слабые раздражители, да они и не слишком-то старались вызвать в ней чувство. Они не слишком утруждали себя ради Эрики, этой необычной женщины. Такую женщину им никогда больше не встретить. Ведь эта женщина — единственная в своем роде. Они пожалеют об этом, но, увы, все равно продолжают так поступать. Когда они сталкиваются с Эрикой на улице, они отворачиваются и уходят. Они не утруждают себя и не стремятся глубже познать уникальные возможности этой женщины в области искусства, они с большим удовольствием заняты своим поверхностным опытом и предоставляющимися возможностями. Эта женщина предстает как слишком большая глыба для их тупых ковырялок. Они прикидывают, что эта женщина скоро завянет и засохнет. От этого их вовсе не мучает бессонница. Эрика скукоживается до размеров мумии, а они заняты своими скучными делами, не понимая, что редкостный цветок нуждается в постоянном поливе.
Господин Клеммер, не подозревающий ни о чем подобном, плывет, словно живой букет цветов, рядом с младшей Кохут, а Кохут-старшая движется в его кильватере. Он так молод. Он даже не подозревает, насколько он молод. Он награждает свою учительницу почтительным и одновременно заговорщическим взглядом. Он разделяет с нею тайну постижения искусства. Наверняка эта женщина, которая идет рядом с ним, прикидывает, каким образом сейчас отделаться от матери. Как бы ему пригласить Эрику на бокал вина, чтобы завершить день последним праздничным аккордом? О чем-то большем Клеммер не думает. Учительница для него чистое существо. Отделаться от матери и пойти с Эрикой в кафе. Эрика! Он произносит ее имя. Она делает вид, что не расслышала, и ускоряет шаги, чтобы поскорее добраться до трамвая и чтобы молодому человеку не пришли в голову странные мысли. Пора бы ему наконец уйти! Вокруг так много дорог, по которым он может удалиться. Как только он исчезнет, она вместе с матерью перемоет ему все косточки, ведь он наверняка ее тайно обожает. «Вы сегодня будете смотреть фильм с Фредом Астером? Я-то уж точно посмотрю! Не хочу его пропустить». Теперь господину Клеммеру известно, что его ожидает, а именно — ничего.
