— Тогда просто слушай. Говорить буду я. Одну минуту. Всего одну долбаную минуту твоего драгоценного времени. Можешь ты мне ее уделить?
— Я действительно не…
— Натан приходил к тебе с моими снимками?
— Это не…
— Приходил?
— Да, — буркнул он.
— Ты их смотрел?
Последовал долгая пауза.
— Да.
Я вздохнула:
— Ладно. По-моему, с твоей стороны было совсем уж непорядочно отправить меня к доктору Петерсену, прекрасно зная, что ты туда не явишься, потому что встречаешься в это время с другой женщиной. Я серьезно, это просто свинство. Да еще и вечеринка, организованная «Кингсмен», что, должно быть, имеет для тебя сентиментальное значение, так как… — Послышался звук резко отодвигаемого стула. Я зачастила, торопясь сказать то, что было необходимо, пока он не отключился: — Думаю, у тебя просто смелости не хватило прямо сказать, что между нами все кончено, особенно перед тем, как закрутить с другой.
— Ева! Черт побери!
— Но знай одно: хоть ты и обставил все это до ужаса паршиво и разбил мое сердце на миллионы мелких кусочков, заставив меня утратить к тебе всякое уважение, я все равно не виню тебя за то, что ты почувствовал, увидев эти мои снимки. Я это понимаю.
— Прекрати! — Голос его был чуть громче шепота, что заставило меня подумать о том, не рядом ли с ним Коринн даже сейчас.
— И не хочу, чтобы ты винил себя, хорошо? После того, через что мы с тобой прошли… Пусть я толком не знаю, через что пришлось пройти тебе, потому что ты так мне и не сказал, но все равно… — Я вздохнула, сознавая, что мой голос дрожит. Но хуже того, когда я заговорила снова, мои слова звучали уже сквозь слезы. — Не вини себя. Я не виню. Просто хочу, чтобы ты это знал.
— Господи, — выдохнул он. — Прекрати, пожалуйста, Ева.
— Уже прекратила. Надеюсь, ты найдешь себе… — Моя рука впилась в бедро. — Ну ладно, все. Прощай.
Отключившись, я бросила телефон на кровать, разделась, чтобы принять душ, сняла и положила на полку подаренное Гидеоном кольцо, пустила воду — настолько горячую, насколько могла выдержать, — и бесчувственно нырнула под струи.
Терять мне было нечего.
ГЛАВА 17
Остаток субботы и воскресенье мы с отцом провели, болтаясь по городу. Я постаралась угостить его всем, чем только можно: сводила и в «Джуниор» с их творожным пудингом, и в «Грейс папайя» за сосисками в тесте, и к Джонсу за пиццей, которую мы прихватили домой, чтобы поделиться с Кэри.
Мы побывали на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинга, откуда, кстати, отец обозрел и статую Свободы, что его вполне устроило, а на Бродвее посетили дневное шоу. Прогулялись по Таймс-сквер, жаркой, многолюдной, с ужасными запахами, но довольно забавными — и порой полуголыми — уличными исполнителями. Некоторых я сняла на телефон и отправила снимки Кэри, чтобы посмеялся.
На папу произвело впечатление наличие в городе пунктов неотложной помощи, и очень, как и мне в свое время, понравились конные полицейские патрули. Мы прокатились в запряженной лошадьми коляске по Центральному парку, отважно спустились в метро. Я показала ему Рокфеллер-центр, «Мейсиз» и Кроссфайр, насчет которого он заметил, что это здание производит впечатление даже притом, что находится по соседству с другими не менее впечатляющими строениями. Но в основном мы просто гуляли. Не ставили перед собой особых задач, а ходили, болтали, радовались тому, что мы вместе.
Я наконец услышала, как он познакомился с мамой. У ее маленькой спортивной машины спустилась шина, и она обратилась в автомастерскую, где он тогда работал. Их история напомнила мне старый хит Билли Джоэла «Uptown Girl», о чем я ему и сказала. Папа рассмеялся и заметил, что это была одна из любимейших его песен. А еще признался, что до сих пор помнит, как она вылезла из-за руля своей маленькой дорогущей тачки и перевернула весь его мир. Она была прекраснее всех и всего, что он видел до того и после… пока не появилась я.
— Ты в обиде на нее, папа?
— Я свыкся. — Он обнял меня за плечи. — Меня всегда задевало то, что, когда ты появилась на свет, она отказалась дать тебе мою фамилию. Ну а насчет денег и всего такого я ее понимаю. Ясно же, что я не мог сделать ее счастливой надолго, да и она знала себя достаточно хорошо, чтобы не осознавать этого.
Я кивнула, в чем-то жалея нас всех.
— И на самом деле, — вздохнул он и на миг прижался щекой к моей макушке, — хотя мне очень хотелось бы иметь возможность обеспечить тебя всем тем, чем обеспечивали ее мужья, я просто радуюсь тому, что у тебя это есть. Не такой я гордец, чтобы не признать: это ее решения сделали твою жизнь несравненно лучше. Да и меня случившееся не выбило из колеи. Я живу своей счастливой жизнью, и у меня есть дочка, которой я чертовски горжусь. И считаю себя настоящим богачом, потому что в мире нет ничего такого, что бы я хотел, но не имел.
Остановившись, я крепко обняла его:
— Я люблю тебя, папочка. Я так счастлива, что ты у меня есть.
Его руки замкнули меня в кольцо, и мне подумалось, что, быть может, в конечном счете и у меня все будет нормально. Ведь живут же и отец, и мать полноценной жизнью без тех, кого они любят.
Наверное, я тоже смогу.
* * *
Но когда отец уехал, я впала в отчаяние. Несколько следующих дней слились воедино. Каждый день я твердила себе, что никакого контакта с Гидеоном не жду, но, ложась в постель, не могла заснуть, переживая из-за того, что еще один день прошел без словечка от него.
Это не ускользнуло от внимания окружавших меня людей и встревожило их, что я почувствовала хотя бы по чрезмерной заботливости, проявленной Стивеном и Марком за ланчем в среду. Мы обедали в мексиканском ресторане, где работала Шауна, и вся эта троица изо всех сил старалась отвлечь и развеселить меня. Я и сама старалась отвлечься, потому что мне нравилось их общество и огорчала тревога, которую я видела в их глазах, но внутри у меня оставалась пустота, которую ничто не могло заполнить, не говоря уж о такой мелочи, как беспокойство, связанное с расследованием смерти Натана.
Мама звонила мне ежедневно, спрашивая, связывалась ли со мной снова (чего не было) полиция, и информируя меня обо всех встречах полиции с ней или Стэнтоном.
Меня беспокоило то, что они упорно кружили вокруг Стэнтона, но я убеждала себя, что, поскольку мой отчим явно невиновен, они всё едино ничего не нароют. По правде… я вообще сомневалась, смогут ли они что-либо выяснить. Вне всякого сомнения, это было убийство, иначе никто не стал бы затевать расследование. Но Натан только появился в городе, связи его известны не были, и мало ли кто мог захотеть убить его.
Другое дело, что я не могла отделаться от засевшего в подсознании подозрения, что за этим мог стоять Гидеон. А потому мне было еще труднее забыть о нем, ведь я и сама, еще девочкой, долгое время желала Натану смерти. Желала ему таких же страданий, каким он годами подвергал меня. Из-за него я лишилась не только девственности, но и невинности в более широком смысле. Потеряла чувство собственного достоинства и самоуважение. А под конец потеряла еще и ребенка, когда, по сути, еще сама была ребенком.
