— Вы сфотографировали епископа? — спросила Анна, глядя на то, как пальцы Кина превращают шарик в пластинку.
— Нет, это первый в Европе типографский оттиск.
Он склонился над столом, читая текст.
— Читайте вслух, — попросила Анна.
— Варварская латынь, — сказал Кин. — Алхимический текст. Спокойнее было напечатать что-нибудь божественное. Зачем дразнить собак?.. «Чтобы сделать эликсир мудрецов, возьми, мой брат, философической ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва… после этого накаливай сильнее, и она станет львом красным…»
Трактор остановился, из него выпрыгнул тракторист и начал копаться в моторе. Низко пролетел маленький самолетик.
«Кипяти красного льва на песчаной бане в кислом виноградном спирте, выпари получившееся, и ртуть превратится в камедь, которую можно резать ножом. Положи это в замазанную глиной реторту и очисти…»
— Опять ртуть — мать металлов, — сказала Анна.
— Нет, — сказал Кин, — это другое. «…Кимврийские тени покроют твою реторту темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, который пожирает свой хвост…» Нет, это не ртуть, — повторил Кин. — Скорее это о превращениях свинца. Зеленый лев — окисел свинца, красный лев
— сурик… камедь — уксусно-свинцовая соль… Да, пожалуй, так.
— Вы сами могли бы работать алхимиком, — ответила Анна.
— Да, мне пришлось прочесть немало абракадабры. Но в ней порой сверкали такие находки! Правда, эмпирические…
— Вы сейчас пойдете туда?
— Вечером. Я там должен быть как можно меньше.
— Но если вас узнают, решат, что вы шпион.
— Сейчас в крепости много людей из ближайших селений, скрывшихся там. Есть и другие варианты.
Кин оставил пластинку на столе и вернулся в прихожую, где стоял сундук с одеждой. Он вытащил оттуда сапоги, серую рубаху с тонкой вышивкой у ворота, потом спросил у Жюля:
— Ну что? Когда дадут энергию?
— После семнадцати.
18
— Знаете, — сказал Кин вечером, когда подготовка к переходу закончилась. — Давай взглянем на город еще раз, время есть. Если узнаем, где он скрывает свою лабораторию, сможем упростить версию.
Шар завис над скопищем соломенных крыш.
— Ну-с, — сказал Кин, — где скрывается наш алхимик?
— Надо начинать с терема, — сказал Жюль.
— С терема? А почему бы не с терема? — Кин повел шар над улицей к центру города, к собору. Улица была оживлена, в лавках — все наружу, так малы, что вдвоем не развернешься, — торговали одеждой, железным и глиняным товаром, люди смотрели, но не покупали. Народ толпился лишь у низенькой двери, из которой рыжий мужик выносил ковриги хлеба. Видно, голода в городе не было — осада началась недавно. Несколько ратников волокли к городской стене большой медный котел, за ними шел дед в высоком шлеме, сгорбившись под вязанкой дров. Всадник на вороном жеребце взмахнул нагайкой, пробиваясь сквозь толпу, из-под брюха коня ловко выскочил карлик
— княжеский шут, ощерился и прижался к забору, погрозил беспалым кулаком наезднику и тут же втиснулся в лавку, набитую горшками и мисками.
Кин быстро проскочил шаром по верхним комнатам терема — словно всех вымело метлой, лишь какие-то приживалки, сонные служки, служанка с лоханью, старуха с клюкой… запустение, тишь…
— Эвакуировались они, что ли? — спросил Жюль, оторвавшись на мгновение от своего пульта, который сдержанно подмигивал, урчал, жужжал, словно Жюль вел космический корабль.
— Вы к звездам летаете? — спросила Анна.
— Странно, — не обратил внимания на вопрос Кин.
В небольшой угловой комнате, выглядевшей так, словно сюда в спешке кидали вещи — сундуки и короба транзитных пассажиров, удалось наконец отыскать знакомых. Пожилая дама сидела на невысоком деревянном стуле с высокой прямой спинкой, накрыв ноги медвежьей шкурой. Готическая красавица в закрытом, опушенном беличьим мехом, малиновом платье стояла у небольшого окошка, глядя на церковь.
Пожилая дама говорила что-то, и Жюль провел пальцами над пультом, настраивая звук. Кин спросил:
— Какой язык?
— Старопольский, — сказал Жюль.
— Горе, горе, за грехи наши наказание, — говорила, смежив веки, пожилая дама. — Горе, горе…
— Перестаньте, тетя, — отозвалась от окна девушка.
Накрашенное лицо пожилой женщины было неподвижно.
— Говорил же твой отец — подождем до осени. Как же так, как же так меня, старую, в мыслях покалечило. Оставил меня Господь своей мудростью… И где наша дружина и верные слуги… тошно, тошно…
— Могло быть хуже. — Девушка дотронулась длинными пальцами до стоявшей рядом расписной прялки, задумчиво потянула за клок шерсти. — Могло быть хуже…
— Ты о чем думаешь? — спросила старуха, не открывая глаз. — Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.
— Он князь, он храбрый витязь, — сказала девушка. — Да и нет греха в моих мыслях.
— Грешишь, грешишь… Даст Бог, доберусь до Смоленска, умолю брата, чтобы наказал он разбойников. Сколько лет я дома не была…
— Скоро служба кончится? — спросила девушка. — У русских такие длинные службы.
— Наш обряд византийский, торжественный, — сказала старуха. — Я вот сменила веру, а порой мучаюсь. А ты выйдешь за князя, перейдешь в настоящую веру, мои грехи замаливать…
— Ах, пустой разговор, тетя. Вы, русские, очень легковерные. Ну кто нас спасать будет, если все думают, что мы у леттов. Возьмут нас меченосцы, город сожгут…
— Не приведи Господь, не приведи Господь! Страшен будет гнев короля Лешко.
— Нам-то будет все равно.
— Кто эта Магда? — спросила Анна. — Все о ней говорят.
— Вернее всего, родственница, может, или дочь польского короля Лешко Белого. И ехала в Смоленск… Давайте поглядим, не в церкви ли князь?
Перед раскрытыми дверями собора сидели увечные и нищие.
Шар проник сквозь стену собора, и Анне показалось, что она ощущает запах свечей и ладана. Шла служба. Сумеречный свет проникал за спиной священника в расшитой золотом ризе. Его увеличенная тень покачивалась, застилая фрески — суровых чернобородых старцев, глядевших со стен на людей, наполнивших небольшой собор сплошной массой тел.
Роман стоял рядом с князем впереди, они были почти одного роста. Губы чародея чуть шевелились.
— Ворота слабые, — тихо говорил он князю. — Ворота не выдержат. Знаешь?
Князь поморщился:
— На улицах биться будем, в лес уйдем.
