Колдун подошёл к Семёну, оглядел его с ног до головы — на Хайка шаман внимания не обратил, — и, приложившись к кружке, спросил простуженным басом:
— Миссионер, что ли? Учти, нам миссионеры не нужны! Проваливай туда, откуда явился. Пока я добрый. — Колдун заглянул в кружку, страдальчески приподнял кустистые брови и вновь отхлебнул из неё.
— Нет-нет, — поспешно заверил его Семён. — Мы не миссионеры! Мы… э-э… вольные путешественники. Туристы мы! У нас беда: девушка наша приболела, спит и не просыпается, а вы, говорят, целитель могущественный, умелый… Посмотрите, что с ней?
— Кто говорит? — ничуть не удивившись, спросил колдун.
— Все, — не моргнув глазом, отрапортовал Семён. — Кого ни встретим, так все и говорят: великий шаман в зелёном, лечит что угодно! И берёт за работу недорого.
— Брешут, — надменно процедил колдун, выплеснул остатки питья на землю, сплюнул с отвращением. — Брешут, что недорого. Ну, пошли, — он повернулся и потопал к своей хижине. Семён подмигнул Хайку, тот понял намёк по-своему: подняв Олию, он перекинул её через плечо и направился к хижине колдуна; Семён хмыкнул и пошёл за ним.
В хижине творился настоящий бедлам, словно в ней порезвилась стая пьяных бабуинов: разбросанная по полу битая посуда, какие-то рваные тряпки где попало, перевёрнутая в углу лежанка с разворошенной постелью; вдоль ближних стен валялись пучки сухих трав, засыпанные обломками стульев; на дальней стене, прилепившись животом к бамбуковым стволам, висела башкой вниз упитанная жаба с кроваво-красными глазами. Жаба то и дело напрягала лапки и вытягивала голову, словно порывалась отклеиться от стены и спрыгнуть вниз, но не отклеивалась и не прыгала — взгляд её слепо шарил по комнате, ни на чём особо не останавливаясь; короче, вид у хижины внутри был ещё тот! Очень и очень настораживающий.
У самого входа лежал разбитый вдребезги глиняный кувшин, крупные черепки которого тлели как угли; Семён едва успел схватить Хайка за куртку и остановить его — останки кувшина мерцали не простым, а магическим светом, для черепахового бойца невидимым.
— На осколки не наступите, — не оборачиваясь, предупредил колдун, — они превращательной силой Куандо заряжены, того и гляди в ящериц обратитесь. — Семён перепрыгнул через оранжевые черепки, Хайк покосился на Олию и попросту их обошёл.
— Не обращайте внимания на погром, — колдун, громко сопя, поставил на место лежанку, заправил постель. — Сгружайте вашу девицу сюда, а я пока приберусь, — он походил по хижине, брезгливо вороша ногой тряпки, нашёл и вытащил из-под скомканного одеяла совок, веник, и, помахав ими в воздухе словно остужая, принялся подметать черепки; Хайк положил Олию на постель.
— Ходят тут всякие, — брюзгливо сказал колдун, заметая осколки на совок, — а потом у ящериц говорящие детёныши появляются… Да не о вас я! — колдун махнул веником в сторону встрепенувшегося Семёна. — Это шаман-первогодок из соседнего посёлка утром приходил, опять со мной силой задумал меряться, недоумок. Надоел хуже банановой запеканки, сколько ж можно… Я его по-хорошему в прошлый раз предупредил — уймись, не то худо будет, ан нет, опять припёрся! Надрался с утра для храбрости и припёрся. Драку устроил, разорение, порчу на меня чихом пускал… с собой её притащил, в носу. Вот, дочихался. У меня всего-то простуда, а он сейчас под камнем где прячется. — Колдун выкинул черепки вместе с совком и веником за порог. — Эй! — высунув голову за дверь, зычно крикнул он. — Ко мне не ходить! Детей с улицы забрать, всем дома сидеть! Кто не услышал — я не виноват, — закрыв дверь, колдун обернулся к гостям.
— Давай, миссионер, рассказывай, что с девушкой приключилось, — колдун снял шапку с головы, небрежно швырнул её в сторону: шапка зигзагом пролетела по хижине, выискивая чистое место, не нашла и шлёпнулась на обломки стульев. — Как уснула, почему, всё рассказывай, — колдун сел на пол, похлопал рядом с собой ладонью: Семён и Хайк сели напротив.
— Я — не миссионер, — терпеливо напомнил Семён, — я…
— А мне без разницы, кто ты, — поселковый маг сложил руки на груди. — Я тебя так назвал, значит, им ты и будешь. А ты, — он ткнул пальцем в сторону Хайка, — его помощник. Ну, Миссионер и Помощник, говорите, не тяните время! У меня дел по горло, вечером приём больных назначен: разных порченных с пяток, со сглазом трое… полтора зомби на повторное зомбирование, тоже возни достаточно.
Семён хотел было спросить, как это — полтора зомби? Но не решился.
— Она, Олия… — начал Семён, но шаман резко поднял руку и зажал Семёну рот:
— Без имён! Соображай, куда пришёл, — колдун не сразу убрал руку от лица опешившего Семёна. — Зря я, что ли, ваших имён знать не хочу и своё вам не называю? — колдун обвёл хижину тяжёлым взглядом. — Когда почищу в доме всё, тогда можно и представляться друг другу. Этот, что ящерицей стал, успел-таки во время драки именное проклятье куда-то влепить! Убивательное проклятье, то ли на меня настроенное, то ли вообще… — Семён глянул поверх головы колдуна: жаба на стене беспокойно ёрзала, изо всех сил упираясь лапками в бамбучины, и вот-вот должна была отлепиться от стены — её красные глаза смотрели на Олию. Только на неё.
— Вот оно, именное проклятье! — завопил Семён, вскакивая на ноги. — Вот оно! — подбежав к стене, Семён что было сил врезал по жабе кулаком, припечатав её к твёрдому бамбуку. В тот же миг жаба, утробно вякнув, рассыпалась зелёными брызгами; в хижине мерзко завоняло болотной гнилью.
— Молодец, — одобрительно сказал колдун, помахивая перед носом ладонью. — Прыткий ты, как я погляжу! Живым взглядом заклятье увидел, о! Нет, ты не миссионер, ты — шаман. Знатный шаман, но совсем необученный: зачем рукой бил? Надо было костяной иглой проткнуть, заговоренной. Тогда бы без вони обошлось… Хочешь ко мне в ученики?
— Я подумаю, — пообещал Семён, вытирая руки взятой с пола тряпкой. — Но сначала разбудите Олию. А там видно будет…
— Значит, не хочешь, жа-аль, — с сожалением протянул колдун. — Ну что ж, вольному воля. Садись, молодой чародей, говорить будем. А ты, — колдун мельком глянул на Хайка, — ты пойди дверь отвори, пошире. Ни к чему нам всякой гадостью дышать. — Хайк послушно встал и отворил дверь.
— Меня зовут Йокомбе, — громогласно изрёк колдун, воздев руки к потолку. — Я — самый сильный шаман в округе! Меня все боятся, мне все поклоняются, передо мной все трепещут и так далее, и тому подобное… Уф! Официальная часть закончена. Теперь оба сядьте, как сидели, представьтесь и подробно расскажите, что стряслось с вашей девицей. Предупреждаю: за излечение от всякого рода магических недугов я беру дорого, не менее одной козы или четырёх поросят, хотя иногда, в особо сложных случаях, и дойной коровы в уплату бывает мало! Но тебе, молодой чародей, я сделаю поблажку как очистившему мой дом — подаришь мне чего-нибудь и ладно! Золотую монету, например.
— А если две? — поинтересовался Семён, усаживаясь перед колдуном-шаманом. — Но с гарантией того, что вы сделаете всё возможное для Олии!
— Согласен, — быстро ответил шаман. — Но деньги — вперёд!
