— Вот так мы узнали, где вас искать, — объяснила Розмари.
Это письмо вместе с пустым конвертом он отправил в «Гей таймс», почти не надеясь на успех; но какой-то человек с зеленой ручкой переадресовал его Лео. Этот неведомый журнальный клерк стал свидетелем — нет, творцом — их любви. Ник поднял фотографию, вглядываясь в нее с тем осторожным любопытством, с каким относился к любым свидетельствам о себе прежнем. Фотография размером с паспортную была вырезана из групповой, кажется, с какого-то оксфордского сборища: юный белокурый мальчик робко улыбался в объектив, словно сообщая камере какой-то стыдный секрет. На письмо Ник взглянул мельком: оно было написано на миниатюрном листке, из тех, что Феддены использовали для поздравлений и приглашений на вечер, да много места там и не требовалось. Текст теперь казался Нику неумелым и неестественным, хоть он и помнил, что Лео понравился его стиль. Начиналось письмо со слова: «Здравствуй!» — естественно, он ведь тогда не знал имени Лео. Нижний хвостик буквы «3» загибался причудливой завитушкой, словно поросячий хвост. В списке своих интересов Ник безыскусно перечислил в столбик Брукнера, Генри Джеймса, что-то еще — зачем? — встречаясь, они никогда не разговаривали об «интересах». Наверху он прочел карандашную пометку Лео: «Ничего. Богатый? Слишком молодой?» Пометка была густо перечеркнута красными чернилами.
Ник отложил письмо и поднял глаза на женщин. Больше всего его нервировало присутствие Джеммы — незнакомки, знающей все о его письме, об их с Лео романе, о том, неуклюжем и застенчивом Нике четырехлетней давности. Перед ней Ник чувствовал себя словно рядом с самой смертью: как будто он в больнице, где нет смысла юлить или о чем-то умалчивать, где все страхи уже подтверждены и превратились в диагнозы.
— Хотел бы я снова с ним встретиться, — сказал он.
— Он не хотел, чтобы его видели таким, — ответила Розмари.
— Понимаю, — сказал Ник.
— Вы ведь знаете, каким он был тщеславным! — В голосе ее послышался добродушный упрек, словно Лео и после смерти продолжал доставлять родным неприятности.
— Да, — ответил Ник. Ему вспомнилось, что на первое свидание Лео пришел в блузке сестры. А теперь на Розмари мужская рубашка — должно быть, рубашка Лео.
— Вечно беспокоился о том, как он выглядит.
— Он всегда прекрасно выглядел, — тихо ответил Ник. Это преувеличение словно распахнуло дверь к его чувствам: Ник попытался улыбнуться, но уголки губ его дрогнули и поползли вниз. Глубоко вздохнув, чтобы овладеть собой, он сказал:
— Я, конечно, пару лет его не видел.
— Да… — задумчиво сказала Розмари. — Знаете, мы ведь не знали, с кем он встречается.
— Не знали, — подтвердила Джемма.
— В дом он приводил только вас и еще старину Пита. Ну и, конечно, Брэдли.
— Я ничего не знаю о Брэдли, — сказал Ник.
— Они с братом вместе снимали квартиру, — объяснила Розмари. — Вы ведь, наверно, знаете, что он переехал.
— Да, помню, он хотел переехать. Как раз в то время, когда мы… Знаете, я до сих пор толком не понимаю, что произошло, просто… мы перестали встречаться.
Он не мог заставить себя произнести простую фразу: «Лео меня бросил», — перед лицом смерти она казалась слишком мелочной.
— Да, я подозревал, что у него появился кто-то еще. Это была правда, но не вся: мыслью об измене Лео он заслонялся от другой, более страшной мысли — о его болезни. Но Брэдли действительно был: наверняка широкоплечий, практичный, совсем не похожий на «цыпленка» Ника.
— Брэдли сейчас тоже болен, — сказала Джемма.
— А старина Пит умер, — добавила Розмари.
— Да… да, я знаю, — сказал Ник и откашлялся; у него вдруг пересохло в горле.
— Ну, с вами-то, кажется, все в порядке, — сказала Джемма.
— Да, со мной все хорошо, — сказал Ник. — Я здоров.
Они молчали и смотрели на него, словно полицейские, ожидающие от преступника признания или раскаяния.
— Мне повезло. И потом… я соблюдал осторожность. — Он положил письмо на стол и встал. — Может быть, хотите кофе? Или чего-нибудь еще?
Джемма и Розмари переглянулись и, кажется, согласились с неохотой, лишь из вежливости.
На кухне, пока закипал чайник, Ник подошел к окну и вгляделся в тонкую серебристую пелену дождя. Под окнами смутно маячили темные силуэты кустов, а на другой стороне улицы ярко сияли сквозь дождь освещенные окна соседнего дома, населенного людьми, которых Ник знал только в лицо. В одном окне горничная пылесосила ковер в кабинете. Где-то вдалеке траурно завывала сирена «скорой помощи». Чайник на плите тонко засвистел — пора было возвращаться.
— Как все это печально, — сказал Ник, внося поднос с кофе в библиотеку.
Прежде ему казалось, что слово «печально» применительно к смерти — блеклое, невыразительное преуменьшение. Но теперь он понял, что оно действует иначе: охватывает свершившееся, с одной стороны, предчувствием беды, и с другой — приятием и примирением.
Розмари подняла брови и поджала губы. В ней чувствовалось упрямое недоброжелательство, возможно вызванное застенчивостью; у самого Ника застенчивость проявлялась по-другому — он становился многословен, любезен и уклончив.
— Значит, вы с Лео познакомились по объявлению? — спросила она.
— Да, верно, — ответил Ник, хотя она, конечно, и так это знала.
Сам он никогда не понимал, следует ли этим гордиться или этого стыдиться, и не знал, что думают об этом женщины (Джемма со вздохом улыбнулась ему).
— Мне посчастливилось, что он выбрал меня, — добавил он.
— М-да… — ответила Розмари с некоторым сарказмом, и Ник сообразил, что разговоры о «счастье» сейчас, пожалуй, неуместны.
— Я хочу сказать, ему ведь отвечали сотни людей.
— Да, ответов было много.
Она снова полезла в сумочку и достала пачку писем, перехваченных толстой резинкой.
— О-о, — сказал Ник.
Розмари стянула резинку и надела себе на руку, чтобы не потерять. Действовала она быстро и уверенно, точь-в-точь как следует секретарше врача. И снова Ника поразило ее сходство с Лео.
— Я подумала, возможно, кто-то из этих людей вам знаком?
— Ну, не знаю…
— Мы хотим им всем сообщить.
— Ты думаешь, он с ними со всеми… — начала Джемма и не договорила.
Розмари аккуратно разложила письма в две стопки.
— Не хотелось бы беспокоить родственников тех, кто уже умер, — объяснила она.
Джемма кивнула.
— Вряд ли я кого-то узнаю, — признался Ник. — Очень маловероятно… — Он еще не освоился с вестью о смерти Лео, и меньше всего ему сейчас хотелось возиться с письмами.
Все конверты были надписаны одной рукой, теми же зелеными, иногда — красными чернилами, словно Лео засыпал письмами какой-то безумный воздыхатель. Снова и снова Нику бросалось в глаза имя: Лео, Лео, Лео. На некоторых конвертах он заметил армейские штампы.
