— A-а… А мы два часа простояли в пробках. Твой отец здорово разозлился из-за этого.
Кэтрин окинула его сочувственным взглядом.
— Вечно он выбирает не ту дорогу, — заметила она.
Они прошлись по саду, пропитанному запахом шиповника, мимо круглых прудов, в которых отражалось чуть затуманенное облаками высокое летнее солнце.
— Боже мой, давай-ка присядем, — предложила Кэтрин, словно они гуляли уже несколько часов.
Они как раз оказались у каменной скамьи, охраняемой двумя нагими божками. Еще одна привилегия богатства — возможность окружить себя сияющей наготой. В доме, должно быть, почти нет мест, откуда не открывался бы вид на какую-нибудь купающуюся нимфу или умирающего героя.
— Рассел скоро закончит, и я тебя с ним познакомлю. Интересно, он тебе понравится?
— Мне кажется, понравится. Я уже всем здесь рассказал, какой он замечательный.
— Правда? — Кэтрин улыбнулась благодарно и чуть загадочно, затем полезла в сумочку за сигаретами. — Он сейчас работает для «Фейс». Отличный фотограф.
— Я так и сказал.
— А Джеральд наверняка буркнул про него какую-нибудь гадость, — проворчала Кэтрин.
— Просто заметил, что ничего о нем сказать не может, поскольку никогда его не видел.
— Хм… Обычно его это не останавливает. Вообще как-то на него не похоже. — Она щелкнула зажигалкой и, откинувшись на спинку скамьи, глубоко затянулась. — Совсем, совсем, совсем не похоже, — повторила она нараспев, едва ли сознательно придавая своему голосу ирландский акцент.
— Ну…
Ник предпочитал, чтобы все друг с другом ладили, но почувствовал, что сейчас лучше промолчать. Хотел бы он говорить о Лео так же свободно, как она говорит о Расселе! Но он понимал: стоит поднять эту тему — и Кэтрин скажет что-нибудь неприятное и, того хуже, справедливое.
— Мама уже показала тебе дом? — спросила она.
— Собственно, не мама, а дядя. Насколько я понял, это большая честь.
Кэтрин помолчала, выпустила большой клуб дыма.
— Ну и как он тебе?
— Очень милый.
— Хм… Как думаешь, он гей или нет?
— Нет, я ничего такого не почувствовал, — слегка напрягшись, ответил Ник.
Почему-то предполагается, что один гомосексуал всегда способен распознать другого, однако Ник часто ошибался, причем всегда в одну и ту же сторону — видел геев там, где их не было, и потому жил с почти постоянным чувством разочарования. Он не сказал Кэтрин, что прогулка по дому вызвала у него еще один вопрос — мучительный и, по-видимому, неразрешимый: что, если из-за гомосексуальности Ник выглядит в глазах лорда существом легковесным, недостойным доверия? Да и заметил ли вообще лорд Кесслер, что перед ним гей?
— Спрашивал, где я учился, чем сейчас занимаюсь. Устроил что-то вроде собеседования, как при приеме на работу.
— Ну, работа тебе может когда-нибудь понадобиться, — заметила Кэтрин. — Он теперь тебя непременно запомнит. Память у него отменная.
— Может быть… А чем он занимается?
Она уставилась на него, словно не веря своим ушам.
— Дорогой, да у него же банк!
— Я знаю…
— Ну да, банк. Знаешь, такое место, где делают деньги. — Она весело помахала в воздухе сигаретой. — А работа в банке заключается в том, чтобы денег становилось все больше и больше.
Ее иронию Ник пропустил мимо ушей.
— Я хочу сказать: не знаю, чем он занимается, кроме банка…
Она взглянула на него и снова рассмеялась.
— Понятия не имею, дорогой!
В буковой роще справа от них послышалось какое-то шевеление, а в следующий миг из кустов вынырнул высокий человек с фотоаппаратом на шее и зашагал к ним. Увидев его, Кэтрин откинулась назад, опершись на руку; на лице ее заиграла победная и чуточку тревожная улыбка.
— Да, вот так и сиди! — крикнул он и быстро, на ходу, сделал пару снимков. — Отлично!
Рассел был не так уж молод — лет тридцати, черноволосый, смуглый, лысеющий, уверенный и напористый, как подобает фоторепортеру, в черной футболке и бейсбольных бутсах. На талии — пояс с десятком раздутых карманов и кармашков. Шел он неторопливо, явно наслаждаясь своим театральным появлением: глядя на него, Кэтрин почти совсем улеглась на скамью, медленно провела языком по губам. Хорошо ли, когда мужчина намного тебя старше? — думал Ник. Зрелый любовник может быть защитником, а может и насильником — на выбор, совсем как в графологическом руководстве Кэтрин.
Рассел притянул Кэтрин к себе, обнял, и только тут она спохватилась.
— Да, познакомься, это Ник, — сказала она сухо.
— Привет, Ник, — сказал Рассел.
— Привет.
— Ты уже кого-нибудь видел? — чуточку торопливее, чем нужно, спросила Кэтрин.
— Да, поговорил со слугами на заднем дворе. Говорят, Тэтчер не будет.
— Ну, извини, Рассел.
— Зато будет министр внутренних дел, — объявил Ник, как с Лео, насмешливо-торжественным тоном.
И Рассел, как и Лео, не понял юмора.
— Интересно было бы отловить Тэтчер, когда она напьется и пойдет плясать.
— Ага, голышом на столе! — добавила Кэтрин и снова захихикала.
Расселу, кажется, особенно смешно не было.
— Мне бы не хотелось видеть Тэтчер у себя на дне рождения, — заметил он.
— Тоби, я думаю, тоже не хотелось, — извиняющимся тоном заметил Ник.
Ему показалось забавным и трогательным, что Кэтрин приняла фантазию отца за чистую монету и использовала ее, чтобы заманить на праздник Рассела. От этого мечта Джеральда о появлении на вечеринке госпожи премьер-министра приобрела какую-то новую глубину.
— Тоби вообще предпочел бы отметить день рождения у себя дома, — проговорила Кэтрин.
Она, как видно, не решила, чью сторону — отца или брата — принять в этом споре, какой вид безразличия произведет большее впечатление на Рассела.
— Но Джеральд такой: куда угодно приглашает министров. У нас сегодня будет не вечеринка, а вечернее заседание!
— Отлично сказано! — хохотнул Рассел.
— У нас есть огромный собственный дом, — продолжала Кэтрин. — Конечно, не такой шикарный, как у дяди Лайонела.
Все словно по команде повернулись и посмотрели на дом, стоящий на дальнем конце ровной зеленой лужайки, — высокий, величественный, с крутыми скатами крыш и бронзовыми шпилями, что сверкали, словно капли расплавленного золота, готовые стечь по крыше вниз.
— Представляю, что скажет дядя Лайонел, когда дружки Тоби напьются и начнут блевать на эскривар мадам де Помпадур!
— Эскритуар, — поправил Ник.
