— Ты голодна?
— Нет. — Сейчас она не смогла бы проглотить ни крошки. — Мы поздно обедали.
— Тем лучше. Поедим потом. Прихватим наверх вино.
Наверх, ладно. Наверх. В конце концов, она это затеяла. Но, когда Шон взял ее за руку, она вздрогнула, слава богу, внутренне, и двинулась следом за ним по лестнице.
— Шон, это нечестно. Я весь день работала и не успела отмыться.
— Хочешь принять душ? — Он стер пятно с ее щеки. — С радостью потру тебе спинку.
— Я просто сказала. Не бери в голову. — Не хватало еще принимать с ним душ! Да еще музыка — тихий шепот арфы. А нервы так натянуты, что, кажется, вот-вот лопнут.
Бренна вошла в спальню, увидела цветы, свечи, ровно мерцающий в камине огонь, кровать… и залпом выпила свое вино.
— Не спеши. — Шон забрал ее пустой бокал. — Я не хочу, чтобы ты была нетрезвой.
— Не бойся, я не опьянею. — Шон начал зажигать свечи. Бренна торопливо вытерла повлажневшие ладони о брюки. — Зачем? Еще не стемнело.
— Скоро стемнеет. Я видел тебя раньше в свете свечей, — спокойно сказал Шон, поднося горящую спичку к свече на узкой каминной полке. — Но не успел разглядеть хорошенько.
— Не понимаю, зачем окружать романтическим ореолом такое нехитрое дело?
— Ты что, боишься романтики, Мэри Бренна?
— Нет, но… — Шон обернулся. Отблески пламени затанцевали на его лице, над головой, вокруг. Он словно сошел с картинки, нарисованной Джуд. Принц эльфов, отважный рыцарь, поэт и арфист.
— В тебе есть что-то такое, от чего у меня просто слюнки текут, — сердито сказала Бренна. — Если честно, мне это не нравится, и я бы хотела с этим покончить. Поскорее.
— Хорошо, — спокойно согласился он. — Посмотрим, чем смогу помочь.
И, не сводя с нее глаз, он подошел к ней.
12
Как странно, подумала Бренна. Это же Шон, парень которого я знаю и к которому хорошо отношусь всю жизнь. И, каким бы глупым это ни казалось, я все равно безумно его хочу.
Нечего психовать! Психоз здесь так же неуместен, как эти свечи и переливы арфы. Бренна дерзко вскинула голову, когда Шон положил ладони на ее плечи, погладил ее руки, переплел свои пальцы с ее пальцами.
— Если я засмеюсь, не принимай на свой счет.
Просто все это кажется мне забавным.
— Как скажешь.
Он, не шевелясь, смотрел на нее и словно чего-то ждал, поэтому она приподнялась на цыпочки и потянулась к его губам. Она не собиралась торопить события, понимала, что он все равно не позволит, но, почувствовав его вкус, захотела большего, захотела всего. И побыстрее. Она сжала его пальцы, прикусила его нижнюю губу.
— Я так хочу тебя. Ничего не могу с собой поделать.
— А кто просит? — Шон тоже не хотел спешить, но почти забыл о своем намерении. Ее ладное соблазнительное тело, прижимавшееся к нему, уже дрожало, а губы горели, как в лихорадке. Ничего, он потерпит, потерпит еще немного. Пусть она сведет его с ума.
— Иди ко мне. — Он отпустил ее руки, обхватил за бедра и приподнял, и ее ноги тут же обвились вокруг его талии, как уже было однажды. — И поцелуй меня еще раз. Мне нравится.
Бренна все же рассмеялась, и вся нервозность куда-то улетучилась.
— Неужели? Насколько я помню, в первый раз, когда я это сделала… — Ее губы, трепетавшие почти у самых его губ, отпрянули, вернулись, дразня и соблазняя. — Видел бы ты себя! Как будто я треснула тебя по башке молотком.
— Потому что я не ждал ничего подобного. В моей несчастной башке и без молотка все перевернулось. — Он слегка, почти дружески, сжал ее ягодицы. — Держу пари, больше ты меня врасплох не поймаешь.
— Так теперь это пари? — Ее глаза сверкнули вызовом и весельем, она запустила пальцы в его волосы. — Готовься к проигрышу!
Ничего не скажешь, она старалась на славу. У него глаза округлились от удивления. Мелькнула мысль, что иногда капитуляция вовсе не позорна. На языке остался привкус вина, теплый и пряный, упоительно смешавшийся с ее головокружительным вкусом.
Арфа и свет свечей, объятия пылкой женщины. Он опьянел от страсти и романтики. Восторг, невыразимый и почти болезненный, застал его врасплох.
Бренна чувствовала, как его пальцы впиваются в ее бедра, слышала, как учащается его дыхание, словно он бегом поднялся на высокий холм. И возликовала, когда Шон повернулся к кровати.
Наконец она его получит. По-своему, быстро и яростно. И наконец успокоится. Избавится от этого жуткого давления в груди, животе, от яростного гула в голове. Бренна едва не задохнулась, когда Шон бросил ее на кровать и прижал своим телом.
— Я бы тебе уступил, — с вызовом сказал Шон, поймав в плен ее руки, — но сейчас моя очередь. Я помню, как затуманились твои глаза, когда я в первый раз поцеловал тебя, и как ты задрожала.
Бренна выгнулась, прижалась к нему теснее.
— Держу пари, больше у тебя это не получится.
Это была намеренная провокация. Бренна была уверена, что такой возбужденный мужчина не станет попусту терять время. И все же вздрогнула, когда его губы ласково, осторожно коснулись ее губ. Ее руки обмякли, из головы вылетели все мысли. Внутреннее напряжение достигло критической точки и превратилось в сладкую боль.
Лунный свет скользнул в комнату, его сияющее серебро слилось с мерцающим желтоватым пламенем горящих свечей.
— Мне всегда нравились твои руки. — Бренна закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновениями. — А теперь еще больше нравятся. — Но когда его губы сомкнулись на ее губах, распахнула глаза. — О боже!
Он бы засмеялся, если бы хватило дыхания. Но его легкие словно сжались, голова закружилась. Где это таилось всю его жизнь? Этот вкус, эта кожа, это тело? Сколько же еще он упустил?
Бренна заметалась под ним, стягивая свитер, и он чуть отстранился. Тяжело дыша, они уставились друг на друга, изумленные, потрясенные, и кивнули почти одновременно.
— Отступать поздно, — выдохнул Шон, стягивая через голову ее рубашку.
— Благодарение Богу.
И они набросились друг на друга.
Его руки метались по ее телу, уже не такие осторожные, как прежде. Губы были горячими и нетерпеливыми, но его основательность никуда не исчезла. Он не хотел ничего упустить, он хотел все запомнить, запомнить навсегда. Сладость груди, изгибы бедер. Он наслаждался ее вкусом, се ароматом, скольжением ее шелковистой кожи под его руками.
И силой. Он знал, что Бренна сильная, но почему-то ее напрягшиеся мышцы показались ему удивительно эротичными, особенно, когда под его ласками ее тело словно растаяло и содрогнулось.
Переливы арфы сменились волшебным пением флейт, струящимся сквозь низкие звуки труб. Луна поднялась выше и засветила ярче. Жемчужный воздух был напоен ароматом свечей и торфяного дымка.
