— Вот это кровать! — восхитился Бергер.
— Вам она нравится?
Ложе производства фирмы «Клинитрон» представляло собой монументальное сооружение весом около тонны, с огромным воздушным матрасом, наполненным миллионами силиконовых шариков. Сжатый воздух, протекая в пустотах между ними, поддерживал тело Райма почти на весу. Если бы Линкольн сохранял способность ощущать этот эффект всем телом, то ему казалось бы, что он парит в воздухе.
Райм велел Тому подать доктору кофе. Когда помощник явился, то, прежде чем удалиться, возвел глаза к потолку и прошептал:
— С чего это мы вдруг стали такими общительными?
— Вы, как я помню, говорили, что служили в полиции, — обратился Бергер к пациенту.
— Да, когда-то я возглавлял следственное управление.
— А потом вас ранили?
— Нет. Я осматривал место преступления, где при строительстве станции метро рабочие обнаружили останки человека. Им оказался пропавший за полгода до этого молодой патрульный полицейский. Мы тогда занимались серийным убийцей, специализировавшимся на охоте за полицейскими. Меня попросили лично осмотреть место преступления. Во время работы на меня рухнула огромная балка, и я пробыл под ней в течение четырех часов.
— Что, действительно существовал такой убийца полицейских?
— Он успел убить троих и ранить еще одного. Кстати, он сам оказался патрульным сержантом Дэном Шепердом.
Бергер взглянул на розовый шрам, проходящий по шее Райма: верный признак квадриплегии, паралича рук и ног. Это был след от трубки для интубации легких, которая находится в дыхательном горле в течение нескольких месяцев, иногда лет, а в некоторых случаях устанавливается навсегда. Но Райм, благодаря своему упрямству и титаническим усилиям врачей, смог избежать подобной участи. Он обладал парой таких легких, что мог бы находиться под водой минут пять.
— Итак, у вас была травма позвоночника.
— Точнее, четвертого позвонка.
— Понятно.
Четвертый позвонок является своего рода пограничной зоной. Если травма происходит выше четвертого позвонка, то смерть, как правило, неминуема. Если поражение располагается ниже, то по крайней мере верхние конечности сохраняют полную подвижность. Межреберная мышечная ткань и брюшной пресс почти атрофировались, и Райм дышал только диафрагмой. Он мог двигать головой, шеей и немного плечами. Единственной удачей можно считать то, что рухнувшая дубовая балка не затронула одну цепь передачи нейронов мозга, поэтому безымянный палец левой руки был способен двигаться.
Райм пожалел доктора и не стал ему рассказывать обо всех ужасах своей жизни в первый год после несчастного случая: целый месяц с черепной тягой, когда щипцами через отверстия в голове ему вытягивали позвоночник. Затем в течение трех месяцев ему пришлось мириться с приспособлением, называемым «гало» — пластиковым нагрудником и стальными подпорками у головы для того, чтобы поддерживать шею в постоянной неподвижности. А для того, чтобы вентиляция легких не нарушалась, он вынужден был пользоваться специальным грудобрюшным стимулятором нервной системы. Не стал Линкольн распространяться и о бесконечных катетерах, повторных операциях, непроходимости кишечника, язвах, вызванных стрессом, гипотонии, замедленном сердцебиении, пролежнях, локтевых незаживающих язвах, склерозе и дистрофии мышц, которая угрожала неподвижности его единственного работающего пальца. И, наконец, о фантомных болях, напоминающих страдания от ожогов и переломов в конечностях, которые после несчастного случая вообще потеряли всякую чувствительность…
Однако он упомянул о самом последнем неудобстве, которым одарила его неподвижность, произнеся всего два слова:
— Автономная дисрефлексия.
Это означало, что вот уже некоторое время Райма начали беспокоить учащенное сердцебиение, перепады кровяного давления и бесконечные головные боли. Причем они могли начинаться по массе причин. Например, от самого банального запора. И прекратить их нельзя было никаким другим способом, кроме как искоренить саму причину, то есть перманентное состояние стресса.
Доктор Питер Тейлор, наблюдавший Райма, был немало обеспокоен повторяющимися приступами депрессии у своего пациента. Он даже проинструктировал Тома, что нужно делать в подобных случаях до приезда врача, и рекомендовал даже поместить свой домашний номер в телефонную память для быстрого набора. Тейлор предупредил помощника, что сильный приступ может стимулировать инсульт.
Бергер молча выслушал эту исповедь. По его лицу было видно, что он испытывает самое искреннее сочувствие к страданиям несчастного. Немного помолчав, доктор, наконец, заговорил:
— Прежде чем стать тем, кем я являюсь сейчас, я специализировался в области гериатрической ортопедии. В основном это касалось тазобедренных суставов, так что честно признаюсь вам, что я неважно разбираюсь в неврологии. Каковы ваши шансы на выздоровление?
— Никаких. Я останусь в таком состоянии до конца своих дней, — тут же ответил Райм, и сразу пожалел, что поторопился. — Надеюсь, вы хорошо представляете себе мои проблемы, доктор.
— Думаю, что да. Тем не менее, мне хотелось бы все услышать от вас.
Райм вздохнул, потом качнул головой, чтобы убрать со лба надоедливую непослушную прядь волос, и твердо произнес:
— Каждый человек имеет право убить себя.
— Не могу с вами согласиться, — покачал головой Бергер. — Во многих обществах считается, что вы можете иметь силы, чтобы покончить с собой, но только не право делать это. И в этом существенное различие.
Райм горько рассмеялся:
— Я не слишком силен в философии, однако в моем конкретном случае у меня нет даже на это сил. Вот поэтому я и пригласил вас сюда.
Линкольн Райм обращался за помощью убить его уже к четырем врачам, но все они ответили отказом. Тогда он смирился с поведением медиков и решил поступить по-своему. Он просто перестал принимать пищу. Однако процесс доведения себя до смерти путем физического истощения оказался самой настоящей пыткой, выдержать которую он не смог. Поначалу у него начались страшные спазмы желудка и головные боли, затем бессонница. Пришлось бросить эту нелепую затею. Немного позже в одной из весьма искренних бесед он как-то попросил Тома помочь ему и убить его. Молодой человек внезапно расплакался. Пожалуй, это был единственный раз, когда Том проявил такую эмоциональность. Бедняга заявил, что, конечно, помог бы своему боссу, если бы только сумел это сделать. Он был согласен сидеть рядом с Линкольном до самой его смерти, страдать вместе с ним и ощущать свое бессилие оживить тело хозяина, но убить его он не смог бы ни за что на свете.
А затем произошло чудо. Если, конечно, это можно так назвать.
После выхода в свет его книги «Место преступления» к Райму приехали корреспонденты, чтобы взять интервью у популярного автора. И вот в одной статье в «Нью-Йорк Таймс» появилась следующая недвусмысленная цитата из речи Райма:
