— Да. Так почему же?
— Ну, если подумать о том, что он уже совершил… Он таким образом разговаривает с вами. И не бормочет нечто несвязное, как Сын Сэма или Зодиак. Он не шизофреник. Преступник общается с тобой на понятном тебе языке. И это — язык судебной экспертизы. Почему? — Добинс снова принялся расхаживать по комнате, изредка посматривая на таблицу. — У меня создается впечатление, что преступник как бы хочет разделить свою вину с кем-то еще. Понимаешь, ему трудно убивать. А если появляются сообщники, то уже легче. Если вы не спасаете жертву вовремя, то вина частично ложится и на вас.
— Вот это здорово, — заметил Райм. — Значит, он так и будет подкидывать нам ключи к разгадке собственных шарад, да таких, с которыми возможно справиться. Если загадка окажется чересчур сложной, он не сможет разделить с кем-либо бремя вины.
— Это верно, — согласился Добинс, и улыбка исчезла с его лица. — Но, к сожалению, существует еще и другой фактор…
— Его активность возрастает, — закончил за него Селитто.
— Вот именно, — подтвердил Терри.
— Неужели он сможет действовать еще быстрее? — недоумевал Бэнкс. — И так происшествия следуют с интервалом в три часа.
— Я думаю, он найдет способ, — сказал психолог. — Скорее всего, преступник перейдет на коллективные цели. — Глаза Терри неожиданно сузились. — Ты в порядке, Линкольн?
На лбу криминалиста выступили бисеринки пота, и время от времени он прикрывал глаза:
— Я просто устал. Слишком много переживаний для старого калеки.
— И последнее. Обычно в серийных убийствах встречается определенный стереотип жертвы. Здесь же мы видим различия как возрастные, так и по половому признаку и социальному положению. Правда, все они белокожие, но он и охотится-то в районе, где преобладают белые. Из того, чем мы на данный момент располагаем, нельзя сделать заключение, почему он выбрал именно тех людей. Если у тебя это получится, ты пойдешь на шаг впереди него.
— Спасибо, Терри, — поблагодарил приятеля Райм. — Побудь еще немного с нами.
— Конечно, Линкольн, если тебе это доставит удовольствие.
— А теперь давайте займемся вещественными доказательствами, которые мы раздобыли на скотном дворе, — распорядился Райм. — Что у нас там? Трусики?
Мел Купер разбирал пакеты, которые привезла Сакс. Он нашел тот, в котором лежали женские трусы, и объявил:
— Фирма «Катрина Фэшнз Д'Амор лайн». Стопроцентный хлопок, эластичная резинка. Ткань изготовлена в США. Скроены и сшиты на Тайване.
— И вы все это можете сказать, только взглянув на них? — поразилась Сакс.
— Нет, я читаю то, что написано на этикетке, — пояснил Мел.
— Понятно.
Полицейские рассмеялись.
— Он хочет сказать, что следующей жертвой будет женщина? — высказала предположение Сакс.
— Возможно, — отозвался Райм.
Купер вскрыл пакет:
— Понятия не имею, что это за жидкость. Придется поработать с хроматографом.
Райм попросил Тома показать ему обрывок газеты с лунными фазами, и принялся изучать его. Такой предмет считается идеальным для индивидуализации, если при этом была газета, от которой этот клочок оторвали. Однако проблема заключалась в том, что газеты у них не было. И Райм не думал, что они когда-нибудь найдут ее. Скорее всего, преступник уничтожил эту газету после того, как оторвал нужный фрагмент. Правда, Линкольн предпочитал об этом не думать. Ему больше нравилось представлять себе, что газета где-то лежит и ждет их. Он всегда рисовал себе радужные перспективы: кусочек краски и автомобиль, от которого он откололся. Это мог быть обрезанный ноготь и палец, к которому этот ноготь можно приложить, пуля, найденная в теле жертвы, и ствол, из которого она вылетела. Такие источники обладали чуть ли не собственной личностью в глазах Райма. Они несли в себе следы властности и жестокости.
Или таинственности.
Лунные фазы…
Райм посоветовался с Добинсом, не означает ли этот обрывок цикличность в дальнейших поступках подозреваемого.
— Нет. Главная фаза давно прошла, а новолуние ожидается через четыре дня.
— Значит, луна обозначает что-то другое.
— Если он вообще имел в виду луну, — вмешалась Сакс.
«Она гордится собой, и по праву», — отметил про себя Райм.
— Хорошая мысль, Амелия. Может быть, он имеет в виду круги. Или типографскую краску. Или бумагу. Или геометрию. Или планетарий…
Райм перехватил устремленный на него странный взгляд женщины. Возможно, до нее только что дошло, что он причесан, переодет и гладко выбрит.
«Интересно, какое у нее сейчас настроение? — подумал он. — Все еще продолжает сердиться на меня или уже остыла?» Линкольн не мог этого определить. Сейчас все мысли Амелии были заняты таинственным подозреваемым номер 823.
Из коридора раздался писк сработавшего факса. Том направился туда и вскоре вернулся с двумя листами бумаги.
— От Эммы Роллинс, — объявил он и показал их Райму. — Результаты по магазинам Манхэттена. За последние два дня в одиннадцати из них телячьи ноги были проданы клиентам, которые покупали менее пяти наименований товаров. — Том начал вписывать в таблицу адреса и обратился к Линкольну: — Названия магазинов указывать?
— Обязательно. Они нам понадобятся позже.
Том внес все данные в таблицу.
— Это несколько сужает район поисков, — заявила Сакс. — Все-таки не весь город.
— Спокойствие, — предупредил ее сам невыдержанный по натуре Райм.
Мел Купер корпел над соломинками, собранными Амелией. Потом отложил их, заметив:
— Ничего особенного тут нет.
— Они свежие? — с надеждой в голосе спросил Линкольн, подумав, что если это так, метла могла быть куплена в одном из магазинов вместе с телятиной.
— Я думал над этим, — словно прочтя его мысли, отозвался Мел. — Нашим уже полгода, если не больше. — Затем он принялся трясти одежду Монелл над расстеленным листом бумаги.
— Ну, тут-то есть кое-какие частицы.
— Хватит для анализа на плотность?
— Боюсь, что нет. Буквально пылинки и, скорее всего, с места преступления.
Купер разглядывал то, что ему удалось вытряхнуть и смести щеткой с окровавленной одежды девушки:
— Кирпичная пыль. Почему ее так много?
— Это из-за того, что я стреляла по крысам. А там кругом кирпичные стены, — призналась Сакс.
— Ты стреляла? На месте преступления? — Лицо Райма перекосило.
— Да, ну и что? — ощетинилась Амелия. — Они ползали по всему телу жертвы.
Линкольн рассердился, но решил не заострять на этом внимания, а лишь добавил:
