Павел до последнего был уверен, что жертвы ради науки — это нормально. И пара оставшихся в Зоне стариков — это не трагедия. И если бы эксперимент дал положительный результат, то на пару трупов вообще никто не обратил бы внимания. Но… «Эта хреновина разрядилась в обратную сторону». Кажется, отрицательный результат убивал брата больше, чем смерть научного руководителя и буча, которую подняли на кафедре. И пил Павел лишь потому, что цель не была достигнута. Средства достижения его не волновали.
У Ворожцова все было иначе. Цель была близка. И в том, что для него все будет так, как надо, сомнений не было. Сомнения были в другом. Стоило ли идти к этой цели ценой жизни Сергуни и Наташки?
Впереди за деревьями мелькнула спина. Он замер испуганно. Первые мысли были страшными и хаотичными. Только потом сообразил, что ничего страшного нет. Спина знакомая. Мазилы спина. Только вот чего это он под дождем мокнет?
Ворожцов выдохнул с облегчением и вышел из-за деревьев.
Они стояли под дождем все трое. Чуть поодаль от какого-никакого укрытия. Пусть под щит и захлестывало, но от прямого попадания дождя он все же защищал. Так чего ж они вылезли?
Ливень прошел. Теперь противно моросило. И все же под этой моросью стоять было значительно противнее, чем под жестяным навесом.
Леся закашлялась. Тимур повернулся к ней и увидал Ворожцова. Нахмурился:
— Ты где до сих пор шатался?
— Вы чего тут? — вопросом ответил он.
— Сам посмотри, — кивнул на навес Тимур.
Ворожцов послушно сделал пару шагов к навесу.
Тимур двинулся следом, на ходу бросил Лесе с Мазилой:
— А вы ждите.
Ворожцов ждать не стал, пошел вперед. Он был уже у самого навеса, когда Тимур догнал и каким-то образом даже умудрился обогнать Ворожцова.
— Ушел, — буркнул он. — Один. И шарманку уволок.
Тимур присел на корточки, не залезая под щит, кивнул. Ворожцов опустился рядом, проследил за направлением взгляда. На нижнюю сторону щита никто сразу, разумеется, не посмотрел.
Поверхность его, выкрашенная когда-то охрой, облупилась. Где-то краска вздулась пузырями, где-то вообще отваливалась. Из-под облупившейся корки проступала изъеденная ржавчиной железка.
Надписи на щите тоже отшелушились вместе с краской во многих местах. Прочесть все, что здесь было написано, не представлялось возможным, но фрагменты текста оказались вполне читаемы, и эти читаемые слова, пусть и не на русском, впивались в мозг, а следом отдавали страхом в груди:
УВАГА!
РАДIАЦIЙНА
НЕБЕЗПЕКА!
Ворожцов судорожно сглотнул.
— Узрел? — спросил Тимур.
— Не все понятно, — пробормотал Ворожцов, пытаясь прочитать следующую часть предупреждающего текста.
Но именно по этой следующей части проходили вздувшиеся пузыри краски и ржавые проплешины.
— Чего тебе непонятно?
— «Пт… …ачи», — прочитал Ворожцов. — Или вот еще: «м. Чорно…». Что это?
— В пятницу придут хачи, — обозлился Тимур. — Встреча у них на метро Чернобыльская. Ты чего, совсем повернутый? Дальше читай.
Дальше разобрать было и вовсе невозможно. Зато заканчивался текст не лучше, чем начинался:
БЕЗ ДОЗВОЛУ
КАТЕГОРИЧНО
ЗАБОРОНЕНО!
Ворожцов молча сунул руку в карман, выудил ПДА. Прибор пискнул, включаясь.
— И вы решили под дождем стоять, потому что тут «радиацийна небезпека»? — уточнил Ворожцов.
— А что прикажешь делать?
— А если дождь кислотный?
Тимур скрежетнул зубами. Ворожцову не особенно хотелось задираться и злить Тимура, но из него вдруг поперло.
— И вообще этот щит сюда могли из другого места принести.
— Ты чем разглагольствовать, лучше шарманку крути, — процедил сквозь зубы Тимур. — Леська мокнет.
О последний аргумент весь боевой настрой Ворожцова разлетелся, как бокал тонкого стекла о бетонную стену. Пальцы забегали по кнопкам. Прибор ожил. Радиационного фона здесь не было.
— Ну? — поторопил Тимур.
— Безпека, — устало бросил Ворожцов, убирая наладонник. — Если тут и была радиация, то давно уже нет. Зови всех обратно. И дрова сами тащите.
Тимур фыркнул и пошел к Лесе с Мазилой. Ворожцов залез под навес, сел, прислонился спиной к стволу и вытянул ноги. Усталость навалилась вдруг так мощно, что захотелось закрыть глаза и отключиться. И проснуться дома. За много километров отсюда. А еще лучше — за много дней до того, как они решили идти в эту экспедицию.
Ворожцов закрыл глаза и прислушался. Дождь больше не стучал по жестяному щиту. Он моросил бесконечно тоскливо, монотонно.
Прошелестели шаги. Что-то ухнулось о землю.
— Не спи, — врезался в мягко подступающую дрему надоевший за последние дни до смерти голос Тимура.
Ворожцов открыл глаза и поглядел на него.
— Костром займись, — потребовал Тимур.
— Я здесь один?
— Считаться потом будешь, — огрызнулся Тимур. — Разводи костер. Леська простыла.
И вновь одного упоминания о Лесе хватило, чтобы Ворожцов поднялся на ноги. Она уже забралась под навес, опершись на руку Мазилы. И как это Тимур позволил мелкому так возиться с Лесей? Наверное, не принимает его за конкурента. А его, Ворожцова, принимает. Как бы ни пыжился.
Ворожцов взял топор и принялся щепить деревяшку посуше.
Мазила завис. Если раньше ему было что делать, то сейчас целей не осталось. Зато была обида и непонимание, от кого чего ждать. В результате мелкий сидел, как куль на именинах. Плохо это. Очень плохо.
Леся шмыгала носом и кашляла. Если прежде это были осторожные покхекивания, то теперь кашель разошелся и звучал совсем нехорошо. И чтобы услышать это, не надо было иметь медицинского образования.
Тимур решительно потрошил рюкзак.
«Интересно, насколько его бодрости хватит», — подумал Ворожцов.
Закончив строгать щепу, он сложил и запалил костер. Принялось не сразу, огонь расходился медленно: даже казавшиеся почти сухими поленья и ветки отсырели.
Тимур вытащил из рюкзака свитер и шерстяные носки. Протянул Лесе.
— Переодевайся.
— Ей обувь сменить надо, — подал голос Ворожцов.
— У меня кроссовки есть, — тихо обронила Леся и улыбнулась.
Но улыбка вышла болезненной и совсем невеселой. Девчонку начинало лихорадить.
— Тимур, залезь в мой рюкзак. Там штаны армейские.
— Твой рюкзак, ты и залезь, — отозвался Тимур, приревновав, видимо, к тому, что оденет Лесю не он один.
