— Ты, наверно, удивлялся, откуда у меня такие способности к войне? — хмыкнул Сталк, отдышавшись, — сказанное ранее явно далось ему с большим трудом. — Дело в том, что у нас, вормов, очень хорошо сохраняется память предков… А еще мы умеем передавать мыслеобразы через поколения… Наверно, это следствие каких-то мутаций, произошедших с Прародительницей на зараженных землях Украины… Там, в горящем аду Последней войны, твоя жена действительно родила сына. И мой опыт — это твой опыт, Снайпер…
…Кровь застучала в мои виски маленькими, но болезненными молоточками. Я знал, я точно знал — ворм не врет. Оставался только один вопрос.
— Зачем? — тихо спросил я.
— Каждый в нашем роду, из поколения в поколение, мечтал отомстить… — прошептал Сталк, — …тому, кто бросил Прародительницу и ее ребенка… Тому, по чьей вине мы стали такими… В Край вечной войны я ухожу счастливым… Я отомстил…
Его шепот становился все невнятнее. Внезапно все его тело напряглось в последнем усилии, словно он боролся с кем-то невидимым. Напряглось — и застыло, словно рухнувшая статуя побежденному воину. Или нет… Победившему. Исполнившему давнюю мечту своего народа. Он мог убить меня еще при первой нашей встрече. Но он предпочел сделать так, чтобы я убил его. Зная все мои мысли. Предугадывая каждый мой шаг… Убить собственного прапраправнука… Что может быть страшнее?
Я до хруста, до нереальной боли сжал кулаки. В правую ладонь впились ногти, но разве физическая боль могла заглушить то, что сейчас творилось в моей душе?
…Ноющая боль в левой кисти заставила меня оторвать взгляд от трупа и поднести к глазам кусочек металла, об который я едва не сломал себе пальцы.
Это была зажигалка Сталка. Обычная старая армейская зажигалка, какими в моем мире пользуются байкеры и поклонники стиля «милитари». По всей боковой поверхности зажигалки шла гравировка: «Если пойду я долиною смертной тени, то не убоюсь я зла. Потому что я и есть самое страшное зло в этой долине».
Тогда я рухнул на колени и завыл, запрокинув голову к мрачному свинцовому небу, в котором не было ни малейшего намека на прорыв между тучами. Безоглядная, темно-серая, монолитная плита, навсегда скрывшая от меня чистое лазурное небо…
Я не знаю, сколько я простоял так, словно раненый волк, жалуясь небесам на свою судьбу, которую изувечил собственными руками. В себя я пришел, лишь когда небо ответило мне тяжелыми каплями дождя, упавшими на мое лицо. Вкус этих капель я почувствовал израненными губами. Они были солеными, эти слезы неба. Хотя, возможно, это были мои слезы…
А потом я начал копать могилу. Жаль, что в свое время я не захватил с собой малую саперную лопатку, предпочтя набрать побольше патронов. Но зато боевых ножей у меня теперь было два…
«Сталкером» и моей вновь обретенной «Бритвой», снятой с пояса Сталка, я в две руки долбил землю, перемешанную с асфальтовой крошкой. Душевную боль лучше всего глушить болью физической, когда от перенапряжения стонут твои мышцы, когда страшно болит рана в груди, куда попала пуля из обреза Сталка. Но это была нужная боль, благодаря которой я пока еще не сошел с ума. Надеюсь, не сошел с ума. Потому я до сих пор так и не расстегнул ворот «пальмы», чтобы посмотреть, что стало с моей плотью. Мне было абсолютно все равно. Мне надо было выкопать могилу. Остальное — неважно…
Широким клинком «Сталкера» я действовал словно небольшой лопатой, а лезвием «Бритвы» рубил узловатые корни, которые шевелились, будто длинные, толстые черви. Иногда мне в лицо брызгал зеленоватый сок — или кровь. Думаю, второе вернее. Ведь только разумное существо может поддерживать старые памятники, которые не смогли уберечь люди.
Наконец, я счел, что могила достаточно глубока, для того чтобы местные твари не смогли ночью отрыть и сожрать тело. Тогда я сунул в чехлы оба ножа, измазанные грязью и кровью, и вылез наверх, чтобы стащить труп в могилу…
Я взял лишь то, что забрал у меня Сталк, — СВД, консервы, аптечки, патроны, плащ-накидку и свой рюкзак, который в сложенном состоянии лежал на дне громадного рюкзака ворма. Я ничего не забрал из его вещей, хотя многие назвали бы меня безумцем. Вместе с хозяином легли в землю и его обрез, и его легендарный нож «Рэндалл», стоящий целое состояние, и, конечно, его меч, который я положил на тело Сталка — рукоятью на грудь, клинком к ногам. Я попытался согнуть руки мертвеца, чтобы придать телу надлежащее положение, — и мне это удалось неожиданно легко. Руки Сталка без особых усилий с моей стороны согнулись в локтях и словно сами собой легли на длинную рукоять страшного оружия.
В ноги покойника я положил его рюкзак, позаимствовав из него лишь одну-единственную вещь. Впрочем, не для себя. Просто так будет правильно…
Я засыпал могилу и тщательно утрамбовал ее руками. Я просто не мог позволить себе топтаться ногами на свежем холме. Потом я сходил к одному из полуразрушенных павильонов, где нашел пару досок, почти окаменевших от времени, а также несколько неровных, изъеденных ржавчиной больших гвоздей.
Доски были из хорошего дерева — то ли бук, то ли дуб. В радиоактивной среде они часто не разлагаются от времени, а лишь темнеют и превращаются в отличный материал для могильных крестов. Это я знал давно, еще со времени своих путешествий по зараженным землям Украины, где без счета таких безмолвных и безымянных памятников погибшим бродягам.
Единственная сложность — окаменевшее дерево трудно обрабатывать. Но теперь со мной была моя «Бритва», так что дело шло быстро.
Обрезав доски до нужной длины, я дотащил их до могилы, скрепил проржавевшими ломкими от времени гвоздями, осторожно забив их куском кирпича, дополнительно обвязал для крепости место стыка досок найденной в рюкзаке парашютной стропой, после чего воткнул готовый крест в свежую могилу.
Но это было еще не все.
У нас, бродяг, шатающихся по зараженным землям Украины, был старый обычай, согласно которому на верхнюю часть креста я надел противогаз убитого ворма. После чего достал «Бритву» и вырезал на поперечной планке: «Покойся с миром, Сталк»…
Дерево поддавалось легко, словно я работал по пластилину, и чисто на автомате я едва не вырезал еще две буквы — но вовремя остановился. Случайно ли так звали ворма? Или же через столетия до меня донеслось имя, которым назвала своего первенца моя жена? Этого я теперь никогда не узнаю…
Дело было сделано, и внезапно я почувствовал усталость, словно на мои плечи опустилась вся свинцовая тяжесть мрачного московского неба. И вместе с усталостью пришла боль, да такая, что я едва удержался, чтобы не закричать. Непонятно, как я столько времени не замечал ее? Хотя, говорят, в состоянии стресса человек способен и не на такое…
Болело в районе сердца, там, куда угодила пуля Сталка. «Пальма» вокруг нагрудного кармана пропиталась кровью, но не настолько, чтобы можно было говорить о серьезном ранении.
Я расстегнул камуфляж, надетый прямо на голое тело…
В мою левую грудную мышцу была вдавлена фигурная пластина, которую мне подарил Бука. Острые края стального рукокрыла прорвали подкладку камуфляжа и вошли в плоть, распределив по ней энергию пули.
