– Да бог с ним, пусть мать-одиночка, только бы не жена
антисоветчика, – махнула рукой Филановская.
– Вот тут вы заблуждаетесь, дорогая, – покачал
головой Круглов. – Что может помешать Юрцевичу официально признать
отцовство? В метрике ребенка он будет записан как отец, и связь Надежды с
антисоветчиком скрыть все равно не удастся. И ваш внук будет считаться ребенком
антисоветчика.
– Думаете, он захочет признать отцовство? – с
сомнением спросила Тамара.
– Уверен. Он любит Надюшу и очень хочет на ней
жениться. И будет делать все, что этому поможет.
– Да не на Наде он хочет жениться, а на нашей семье!
Любит он ее, можно подумать! Он наше положение любит, наши деньги, наш
достаток, наши возможности, нашу известность! Вот что ему нужно! Зачем быть
нищим истопником, когда можно в один момент стать членом семьи Филановских,
которые ничего не пожалеют для любимой дочери, ее мужа и ребенка. Неужели не
понятно?
– Тамара, милая, я не берусь судить, насколько вы
правы, но какое это имеет значение? Важен сам факт того, что Юрцевич собирается
стать вашим зятем, неважно, какие мотивы им движут, но у него для этого есть
все возможности. И его ребенок в скором времени станет вашим внуком или
внучкой, этому вы помешать уже никак не можете. Вот из этого и надо исходить.
– И что вы мне посоветуете, Ванечка? – жалобно
простонала она. – Не может быть, чтобы не было никакого выхода. Ну скажите
же мне. Он есть? – Тамара Леонидовна просительно заглянула в глаза
полковнику Круглову. – Я на все готова, честное слово. Если вы мне
скажете, что нужно убить этого Юрцевича, я его убью, сама убью, своими
собственными руками, но не позволю исковеркать жизнь всей нашей семьи.
– Ну что вы, – рассмеялся Круглов, – зачем
такие страсти? И потом, это не решит проблему: Надя все равно запишет его отцом
ребенка.
– Ну и пусть! Пока что его еще не посадили за
антисоветскую пропаганду, пока он просто художник, вот пусть им и останется
навсегда.
Она слышала себя словно со стороны и удивлялась: неужели это
она, добродетельная жена и мать, коммунист, член партии с четвертьвековым
стажем, дочь убежденного революционера, рассуждает о том, что готова лишить
человека жизни, пока он окончательно не испортил свою репутацию, чтобы спасти
репутацию и карьеру членов своей семьи? Бред, галлюцинации! Не может она
говорить об этом всерьез, на нее просто нашло какое-то помутнение, она в ужасе,
в панике, вот и городит черт знает что.
– Простите, Ванечка, я несу какую-то чушь… Какое
убийство, что это я… Но должен же быть какой-то выход.
– Да, Тамарочка, голубушка, это вас занесло, – с
улыбкой заметил Круглов. – Хорошо еще, что ваш собеседник – я, а не кто-то
другой, иначе вас могли бы неправильно понять. Но в том, что вы сказали, есть
рациональное зерно.
– Да? – встрепенулась она. – Какое?
– Меры нужно принимать, пока Юрцевич не наделал
глупостей. Как бы мы с вами ни старались, его имя уже связано с вашей семьей,
Надюша носит его ребенка, и отменить это мы никакими усилиями не сможем. Однако
мы можем попытаться спасти именно имя. Вы меня понимаете?
– Нет, – растерянно ответила Тамара. – Чье
имя мы можем спасти? Наше? Каким образом?
– Да не ваше, Тамарочка, не ваше. Ваше-то имя что
спасать? Оно у вас и так – ого-го! – Он рассмеялся и подмигнул ей. –
Я имею в виду имя Юрцевича. Пока что он просто художник и отец Надиного
ребенка. Наша с вами задача не допустить, чтобы он превратился в диссидента и
Надюшиного мужа. Слышали такое новое слово – диссидент?
– Конечно, – кивнула Филановская.
– Так вот, зять-диссидент вам не нужен. Юрцевича можно
посадить за что-нибудь другое.
– За что? – испугалась она.
– Да какая разница, было бы желание. Посадим. И будет
сидеть. Тем самым мы одновременно решаем целый ряд тактических и стратегических
задач. Во-первых, Юрцевич отправляется на зону и лишается, таким образом,
возможности распространять свои антисоветские идеи, потому что уголовники –
народ своеобразный и совсем не похожи на тех гнилых интеллигентов, с которыми
он общается в Москве. То есть появляется гарантия, что в ближайшие несколько
лет его за эти идеи не осудят. Если же он попытается вести свою пропаганду и
агитацию среди других осужденных, то об этом очень быстро станет известно
руководству колонии, и мало ему не покажется. На зоне всегда есть возможность
сделать так, чтобы человек получил новый срок. Но это случится уже не здесь, не
рядом с вами, и к вам отношения иметь не будет. Во-вторых, Юрцевич становится
банальным уголовником, тупым и отвратительным в глазах вашей дочери, и это
отбивает у нее всякую охоту выходить за него замуж и записывать его в метрике
отцом ребенка. В-третьих, пока этот тупой и отвратительный уголовник отбывает
срок, Надюша основательно остывает, чувства проходят, остается только
неприязнь, и когда он появляется снова, ни о каком возобновлении отношений речь
уже не идет. Если после отбытия наказания он не возьмется за ум и будет
продолжать свою деятельность в антисоветском русле, его, конечно же, привлекут
за это, но к вашей семье это уже не будет иметь никакого отношения. Самое
оптимальное – за это время выдать Наденьку замуж, и пусть ее муж усыновит
ребенка. Всё, история будет окончена. Как вам такой вариант?
– Ваня, неужели это возможно? Вот так, просто взять и
посадить человека ни за что?
– Ну почему ни за что? Всегда есть за что. Вы же
понимаете, что на зарплату низового работника ЖЭКа трудно содержать беременную
жену, которой требуется особое питание, и одновременно ухаживать за молодой
красавицей, дарить ей цветы и водить по театрам и концертам. У Юрцевича есть
побочные доходы, он же художник, и, кстати сказать, очень неплохой художник,
карандашом и кистью владеет. Вот и подхалтуривает, дает частные уроки,
оформляет какие-то деревенские клубы в провинции. Деньги получает из рук в
руки, никаких документов, никаких подоходных налогов. А это дело подсудное.
Или, к примеру, идет себе человек поздно вечером по темной улице, к нему пьяный
пристал, оскорбляет, слово за слово – начинается перепалка, а там и до драки
недалеко, милиция – тут как тут: нарушение общественного порядка, хулиганство,
статья, срок. Да это не ваши заботы, Тамарочка, дорогая моя, вы только решение
примите, а уж все сделают, как надо. И имейте в виду: вы и ваш муж – народное
достояние, гордость советского искусства, и власть всегда вас поддержит, если
вы сами не совершите опрометчивых поступков.
Ну что ж, слово сказано. Дескать, если вы не хотите, чтобы
антисоветски настроенные элементы вливались в вашу семью, мы на самом высоком
уровне обеспечим вашу защиту, а уж если вы эти элементы к себе приблизите, то
потом не жалуйтесь, никаких исключений для вас сделано не будет, потому как из
доверия вы выйдете окончательно и бесповоротно. Вот так. И поедете вы с мужем и
дочерьми на периферию, в какой-нибудь богом забытый театрик, и останетесь там
до гробовой доски.
И еще одно понимала Тамара Леонидовна: Круглов пришел на эту
встречу с готовым решением, которое уже проговорил и согласовал с руководством,
но с профессиональной ловкостью подвел дело таким образом, что решение это
вроде бы пришло к нему на ум спонтанно, только что, в ходе беседы, и более
того, частично оно было подсказано самой Тамарой. Ну что ж, Иван Анатольевич не
зря ест свой хлеб, можно ему поаплодировать.
