– Тамарочка, голубушка, ну мне ли вас учить? Вы же
такая умница! Если Надюша признается вам, что ждет ребенка, она обязательно
признается и в том, что Юрцевич женат, у нее просто выбора не будет, иначе она
не сможет объяснить, почему он на ней, несмотря на беременность, до сих пор не
женился. И вы вполне можете сказать, что не считаете для себя возможным
принимать у себя в доме женатого поклонника дочери, это противоречит вашей
морали. Дайте ей слово, что, как только он станет свободным, вы с радостью с
ним познакомитесь и примете самое деятельное участие в подготовке к свадьбе.
Помечтайте вместе с ней о том, как будете нянчить и растить ребенка, и особенно
настаивайте, чтобы она не волновалась ни по какому поводу, это вредно для
малыша. Когда Юрцевича арестуют, она будет знать, что не одинока, что дома у
нее есть сильная поддержка, которая поможет справиться с любой бедой. Если
Надюша такую поддержку чувствовать не будет, то никто не знает, что она может
натворить. Вы согласны?
Ей было трудно согласиться, но пришлось. Они поговорили еще
немного, и Филановская ушла. Выйдя из подъезда, села в свой новенький
«Москвич-412», купленный совсем недавно, завела двигатель, но с места не
тронулась. Сидела и тупо глядела на противоположную сторону улицы, где на
здании кинотеатра висела огромная афиша фильма «Фантомас» с изображением
устрашающего сине-зеленого лица. Сеанс только что закончился, и на улицу
вываливала толпа возбужденных зрителей, размахивающих руками и горячо обсуждающих
только что увиденные приключения бесстрашного и находчивого журналиста Фандора.
Какая глупость, какая бездарная тупость все эти дурацкие приключения! И ведь
кому-то нравится. Наверное, тому, у кого нет таких проблем, как у нее, Тамары
Филановской. Господи, Надюшечка, деточка, что же ты наделала? Влюбилась в
первого попавшегося художника, позволила ему заморочить себе голову, а в
результате поставила под удар обоих родителей и себя саму. Почему ничего не
сказала, когда только познакомилась с ним? Уж Тамара бы сумела объяснить
дочери, что встречаться с женатыми мужчинами не просто безнравственно, но и
глупо, потому что бесперспективно, а уж тем паче с такими мужчинами, у которых
беременные жены. Почему ничего не сказала, когда поняла, что беременна? Ну ладно,
молодая, неопытная, не сразу заметила, не сразу догадалась, но все равно ведь
наверняка догадалась, пока не истекли первые двенадцать недель, когда еще можно
делать аборт. Почему не пришла к матери, не посоветовалась, не попросила
помощи? Если бы не тот случай с комсомольским собранием, которого, как
выяснилось, не было, Тамара бы так до сих пор ничего и не знала.
Теперь вот внук появится или внучка… Зачем? Кому он нужен,
этот ребенок? Тамаре Леонидовне он совершенно точно не нужен. Григорию
Васильевичу вообще не нужно ничего, кроме театра. Надюше? Смешно. Она не может
осознанно хотеть ребенка, она сама еще совершенное дитя, ей нужно заканчивать
Консерваторию и делать артистическую карьеру, перспективы у нее блестящие, и
что теперь будет?
В голову пришла странная мысль: жизнь всегда наносит удар
именно оттуда, откуда его совсем не ждешь. Разве могла она ожидать, что Надюшка
выкинет такое? Даже Любочка, старшая дочь, и та ни разу не огорчила мать ложью
или сомнительным знакомством, всегда была послушной и разумной, а уж Надюша-то
– она же младшая, и если Люба до сих пор слушается родителей, то Наде сам бог
велел. Как же получилось, что она вышла из-под контроля и попала под влияние
какого-то антисоветчика? А вдруг он заразил ее своими идеями? А вдруг Надя уже
высказывает их среди студентов Консерватории? И со дня на день им позвонит
ректор и скажет, что Надежду Филановскую отчислили и исключили из комсомола. И
никакой арест Юрцевича им уже не поможет… Боже мой, боже мой, столько лет
каторжного труда, столько усилий по выстраиванию своей жизни, по укреплению
репутации, и все получилось – и все может пойти прахом. В один день. В один
момент.
Она все сидела, не отводя глаз от сине-зеленой физиономии на
афише кинотеатра. Это какая-то другая жизнь, жизнь, в которой есть место
легкомыслию, смеху и удовольствиям, жизнь, в которой можно ходить на
«Фантомаса» и принимать эту бредятину всерьез, а потом выходить из кино и
обсуждать ее, потому что нет в эту минуту ничего важнее и интереснее. А в ее
жизни все черно, все сгнило и рушится, придавливая обломками ее многолетний
труд и труд ее мужа, их талант, их высочайший профессионализм, который уже
совсем скоро никому не будет нужен. С ними просто никто не захочет иметь дела.
Где же грань между этими двумя жизнями? В каком месте, в какую неуловимую и
необратимую секунду чья-то чужая рука провела ее?
Рука неудавшегося художника, истопника из ЖЭКа, ненавидящего
советскую власть. Как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно.
А тут Фантомас какой-то…
* * *
Новый год в семье Филановских почти никогда не встречали
дома. Григорий Васильевич и Тамара Леонидовна любили праздновать в кругу
«театральной общественности», а девочки собирались с друзьями. Конечно, пока
дочери были маленькими, их брали с собой, не оставлять же дома одних, потом
подросшая Любочка, уходя в свою компанию, забирала с собой Надюшу, а теперь и у
Нади есть свой круг однокурсников из Консерватории, с которыми она веселится в
новогоднюю ночь.
После встречи с Кругловым Филановская вернулась в театр, в
этот вечер у нее спектакль, завтра, тридцатого декабря, и послезавтра, тридцать
первого, она играет два детских утренника – традиционную «Снежную королеву», а
нужно еще столько успеть! Платье для новогоднего банкета не готово, надо
обязательно съездить к портнихе, она обещала все сделать, но вдруг что-то не
так, и ей придется переделывать, а это тоже требует времени. Тридцатого с трех
часов дня она должна быть на «Мосфильме», на съемках картины, где играет
главную роль. Если утром спектакль, то выучить текст роли для завтрашнего
эпизода ей придется сегодня, другого времени не будет. И еще нужно непременно
успеть сделать генеральную уборку в квартире, ликвидировать перед наступлением
Нового года старую грязь, это многолетняя традиция, нарушать которую Тамара Леонидовна
себе не позволяла. И еще нанести несколько визитов с поздравлениями и
подарками, которые нельзя отменить. И где взять время на все это?
Жизнь Тамары Филановской была подчинена жесткому расписанию.
Она – актриса, и это главное. Для того чтобы оставаться актрисой, нужно
поддерживать форму и внешность, и это тоже становится главным. Нужно ВЫГЛЯДЕТЬ,
это касается в равной степени лица, фигуры, прически и одежды, и на это уходит
масса времени и усилий. Косметологи из Института красоты, парикмахеры, маникюрши,
массажистки, портнихи – всех их нужно посещать регулярно и достаточно часто,
дабы сохранить в неприкосновенности данную природой красоту, которой почти
ежедневный плотный грим наносит непоправимый урон.
Она – актриса, и это означает, что жизнь ее протекает в
театре и на съемочной площадке, где царят постоянные интриги, ложь и взаимная
ненависть и зависть. И потому на первое место выходит репутация, на поддержание
которой тоже требуются усилия и время. Тамара Леонидовна много лет назад
выбрала для себя роль заботливой милосердной сестры, навещающей больных,
утешающей страждущих, помогающей попавшим в беду. Ее должны не только уважать,
но и любить, ибо это единственная более или менее действенная защита от
разрушительной атмосферы зависти и интриг. Она ездила к коллегам-артистам, в
том числе и бывшим, домой, в больницы и дома престарелых, привозила лекарства,
фрукты и конфеты, часами выслушивала чужие истории, вытирала чужие слезы и
сочувствовала чужому горю. К чести Тамары Леонидовны надо признать, что она в
этих ситуациях почти всегда была искренней, она действительно любила людей,
жалела их и охотно помогала, порой пользуясь своей известностью и решая чужие
проблемы в кабинетах партийных и исполкомовских чиновников. Конечно, иногда
случалось, что настроения ехать не было, и сил не было, и нездоровилось, и
катастрофически не хватало времени на то, чтобы выучить роль или даже просто
побыть дома с детьми, но Тамара все равно ехала, и делала по дороге покупки, и
сидела, и выслушивала, и утешала, потому что так надо, потому что иначе даст
трещину непробиваемая броня репутации, и зашевелятся злые языки, и пойдут
разговоры…
