* * *
Оконное стекло оставалось грязным, сколько его ни мой, и
Ксения давно уже оставила попытки оттереть мутные пятна, появившиеся невесть
когда и неизвестно отчего. Первые годы она изо всех сил старалась поддерживать
это жилище в достойном виде, все время мыла, терла, чистила, подклеивала
отрывающиеся обои, подмазывала белилами потолок, но постоянное отсутствие денег
все равно сказывалось, квартира ветшала, мебель рассыхалась и трескалась,
сантехника покрывалась желтоватыми разводами, и убожество и разруха наконец
взяли верх над хозяйственностью и аккуратностью. У Ксении больше не было сил
бороться, она устала и опустила руки. Ей было все равно. И даже ребенок,
доченька любимая, Татка, малышенька единственная, – и та не пробуждала в
женщине никакого интереса к жизни. Все предопределено, все распределено, каждый
получил, что ему причитается, и на большее надеяться нечего.
Татка болеет с самого рождения, у нее диабет первого типа,
ее нельзя отдавать ни в ясли, ни в детский сад – упустят, не справятся, и
Ксения сидит дома, работу бросила и занимается только дочкой. Так и живут
втроем на одну мужнину зарплату, а велика ли она у простого инженера, если
завод, на котором он работает, по уши в долгах? Мало того, что невелика, так
еще и не каждый месяц ее выдают.
Скорей бы зима кончилась, солнышко выглянуло, все-таки
повеселее будет, а то уж совсем безрадостно…
Татка спит, и Ксения привычно сидит у окна и смотрит на
улицу. Люди ходят. Разные. Хорошо одетые. Веселые. Машины проезжают дорогие.
Какая-то другая жизнь, в которой откуда-то берутся и деньги, и радость, и
надежды, и здоровье. Откуда? Знать бы – побежала бы хоть босиком, месяцами
стояла бы в очереди, чтобы тоже получить хоть чуть-чуть. Глупые мысли, глупая
Ксения.
Она отходит от окна, останавливается перед зеркалом, тоже
мутным, как и оконное стекло, и покрытым пятнами, точечками и какими-то
царапинами. Почему, ну почему все так сложилось? Ведь была умненькой
симпатичной девчушкой, в школе хорошо училась, стала постарше – мальчишки
начали заглядываться. В институт поступила, встречалась с парнем, долго
встречалась, дело к свадьбе шло, потом встретила того, кто стал ее мужем,
голову потеряла, влюбилась до смерти. Мама была против, отговаривала, мол, не
пара он и вообще… Что «вообще», Ксения не понимала, она знала только одно:
такая любовь случается раз в сто лет. Она любит, она любима, и при чем тут пара
или не пара?
Была свадьба, скромная – по средствам, которых не было ни в
семье невесты, ни у жениха, потом долгая изнурительная борьба за рождение
ребенка, несколько выкидышей, томительные больничные месяцы «на сохранении»,
потом подарок судьбы – Таточка, Татуська. Ксения хотела назвать девочку
как-нибудь посовременнее, например, Настей, Катей, или уж совсем авангардно –
Варварой или Ульяной, но муж настоял на Тамаре. Чем-то это имя было ему дорого,
но чем именно – он так и не рассказал, только смотрел как-то странно, не то
задумчиво, не то загадочно, но без улыбки. Да ладно, Тамара так Тамара, лишь бы
была здорова и счастлива. Однако здоровья маленькой Татуське Господь не дал.
Ксения смотрит на свое отражение и пытается вспомнить то
время, когда она была частью той счастливой беззаботной жизни, текущей за
окном, проплывающей мимо и даже самым тонким краешком не задевающей теперь ее.
А что будет дальше? Уже шесть лет Ксения не работает по профессии, она вообще
нигде не работает, сидит с ребенком, а вдруг что случится? Нет, не самое
страшное, не с девочкой, а с мужем. Попадет под машину, например, или
просто-напросто бросит ее. Зачем ему такая жена, неухоженная, с ранними
морщинами, опустившаяся, в старых джинсах и безразмерном свитере. Волос давно
уже не касались ножницы парикмахера – надо экономить каждую копейку. Любовь
мужа поддерживала ее все эти годы, давала силу, стойкость, но ведь все когда-то
кончается, и любовь тоже. И если он ее разлюбит и бросит, то что же с ней
будет? С ней и с Таткой? Как жить? На что жить?
Она судорожно хватает трубку старенького, давно разбитого и
склеенного скотчем телефона и набирает номер мужа. Только услышать его голос,
всего несколько слов, чтобы быть уверенной, что сегодня после работы он
вернется домой. Руки дрожат, в горле стоит ком, который никак не удается сглотнуть,
и от этого голос Ксении звучит сдавленно и испуганно.
– Что? – тревожно спрашивает муж. – С Таткой
плохо?
– Да нет, с ней все нормально, она спит.
– А что тогда?
Он никогда не понимал, зачем она звонит ему на работу без
дела, просто так. Он не понимал ее страха, не видел оснований для беспокойства
и сердился.
– Не знаю, – она уже почти плачет, с трудом
сдерживается. – Мне как-то тревожно стало. С тобой все в порядке?
– Да что со мной случится, Ксюша, ну что ты, право
слово, как маленькая.
Вот и сейчас сердится, она по голосу слышит. Муж недоволен
ею, глупой, плохо выглядящей, которая даже здорового ребенка родить не смогла.
Бросит он ее, точно бросит, если еще не сегодня, то через неделю или через
месяц.
Она плачет в трубку, так горько, так отчаянно, всхлипывая и
подвывая, она так устала от вечного безденежья и ежечасного беспокойства за
девочку, от этих неотмывающихся окон, от просачивающегося во все щели холодного
сырого воздуха, от пятен на потолке и от старой клеенки на столе в кухне, с
которой от многолетнего мытья стерся рисунок…
– Ксюшенька, солнышко мое, – ласково говорит
муж, – я все понимаю, я знаю, как тебе тяжело, но потерпи еще чуть-чуть.
Еще совсем немножко, ладно? Скоро у нас будут деньги. Уже совсем скоро.
От этих слов, сказанных так тепло, так мягко, она немного
успокаивается. Ей кажется, что она почти видит его, сидящего, нет,
расхаживающего по служебному помещению взад и вперед – такая у него привычка,
он совершенно не умеет разговаривать по телефону, сидя на одном месте, ему обязательно
надо двигаться. Высокий, стройный, густые хорошо подстриженные черные с сильной
проседью волосы, смуглая кожа, выразительные темные глаза, густые загнутые
вверх ресницы, и весь он напоминает горький шоколад – темный, сладкий, но без
приторности. Господи, какой же он красивый! Как милостива судьба была к ней,
Ксении, когда подарила ей такого мужа! И если она будет действовать ему на
нервы, он обязательно бросит ее, вечно плачущую, опустившуюся, да еще с больным
ребенком на руках.
– Прости, – бормочет Ксения, – я больше не
буду. Я уже не плачу.
Она понятия не имеет, откуда возьмутся деньги, о которых с
недавнего времени начал говорить муж. Она даже отдаленно не представляет,
откуда они могут появиться. Но так хочется ему верить! За все годы, прожитые
вместе, он ни разу ее не обманул. Так, может быть, и в этот раз не обманет.
* * *
Звонок в дверь раздался в тот самый момент, когда Кате
показалось, что уже ничто не может помешать им с Андреем лечь наконец в
постель. День для нее оказался пустым и оттого длинным и скучным, и вечер не
наступал мучительно долго. Сегодня с самого утра все не заладилось, и
намеченные дела отменялись одно за другим. Сперва не состоялось назначенное еще
неделю назад собеседование по поводу новой работы (с прежней Катя уволилась еще
месяц назад), потом выяснилось, что подружка, с которой девушка собиралась
встретиться и вместе где-нибудь пообедать, заболела, и в довершение всего в
бассейне, куда Катя ходила два раза в неделю, прорвало какую-то трубу, и его
закрыли на санитарный день. Она попыталась пройтись по магазинам, но никакого
удовольствия от похода не получила, потому что таких денег у нее не было.
Вернее, их не было у Андрея.
