– Прочтите.
– Что это?
– Это я нашла в почтовом ящике. Одно – неделю назад,
второе – вчера. До сегодняшнего дня я была уверена, что это прислал Юрцевич.
Теперь я думаю, что это писал его сын. Он пытается меня шантажировать.
Наверняка он такой же никчемный неудачник, как его папаша, вот и решил
поправить свое материальное положение за наш счет. Папаше в свое время это не
удалось, он попытался втереться в нашу семью и получить все блага и удобства,
но у него ничего не вышло, теперь сыночек предпринимает новую попытку.
Тодоров быстро пробежал глазами коротенькие записки.
– Но здесь не выдвинуто никаких требований, –
заметил он, возвращая конверты Филановской. – Я не вижу ни слова о деньгах
или о каких-то других условиях.
– Подождите, все еще впереди, – усмехнулась Любовь
Григорьевна. – Будут и требования денег, и условия. Пока что он просто
хочет меня запугать. Найдите его и сделайте так, чтобы он больше никогда не
приближался к нашей семье.
– Я понял, – кивнул Антон. – И все равно
ничего не понял. Ваши племянники носят отчество «Владимирович», а вовсе не
«Сергеевич», а вы уверяете меня, что Сергей Дмитриевич Юрцевич является их
отцом. Более того, вы настаиваете на том, чтобы мой шеф и его брат ничего не
знали о ваших поисках. Складывается впечатление, что они вообще не в курсе, кто
является их отцом. Так что же произошло? Как так получилось? Любовь
Григорьевна, если вы хотите, чтобы я сделал свое дело, выполнил ваше поручение,
и выполнил его хорошо, я должен понимать, что происходит. Повторяю, я не
работаю втемную, я считаю это унизительным. Если вы по каким-то причинам не
хотите мне ничего рассказывать, вам имеет смысл обратиться в частное
детективное агентство и поискать кого-нибудь менее щепетильного.
В детективное агентство! Да он что, с ума сошел? Какое еще
агентство, когда у Саши в подчинении целая служба безопасности и руководит этой
службой Нана, которую Любовь Григорьевна знала, когда та была еще маленькой
девочкой и занималась фигурным катанием в одной группе с мальчиками. Любовь
Григорьевна Филановская, почти пятьдесят лет прожившая при советской власти,
лицо которой определялось такими понятиями, как дефицит и блат, доверяла только
тем услугам, которые оказывались ей по знакомству. Если по знакомству, если
«только для своих», то, стало быть, это самое лучшее. А уж в последние годы,
когда Саша возглавил собственное издательство и разбогател, Любовь Григорьевну
в любых ситуациях окружали только «свои»: свои врачи, которых присылал Саша,
свои водители, которых он нанимал, свои портные, которые приезжали на дом и
работу которых он оплачивал, свои туроператоры, наилучшим образом устраивающие
ее зарубежные поездки и получающие для нее визы, и многие другие, но
обязательно свои. Она, если бы даже очень захотела, не смогла бы припомнить ни
одной проблемы, кроме чисто профессиональных, которую за последние
восемь-десять лет решала сама. Все проблемы решал племянник Саша при помощи
своих денег и своих связей. Разве может идти речь о каком-то частном
детективном агентстве, куда ей придется идти самой, что-то объяснять, где ее
никто не знает и где к ней не будут относиться внимательно и уважительно?
Просто смешно.
А этот Антон Тодоров… Такой славный, спокойный. Работает у
Наны и, в конечном итоге, у Саши. Он – свой. И ему можно доверять, иначе Нана
не поручила бы ему это задание.
– Хорошо, – со вздохом произнесла она, – я
вам расскажу. Только будьте готовы к тому, что это длинная история.
Москва, 1969–1975 годы
– Надо мяса достать для кулебяки… В магазине одна
курятина…
Тамара Леонидовна произнесла это, наверное, уже в сотый раз
одним и тем же ровным голосом, в котором не осталось ничего, ни страдания, ни
печали, ни ужаса. Знаменитая актриса сидела на диване, в черном платье, с
черным платком на голове, раскачивалась из стороны в сторону и монотонно
повторяла одни и те же слова про мясо, которое непременно нужно достать, чтобы
испечь кулебяку к поминальному столу. И каждый раз, услышав страшный своей
пустотой голос матери, Люба чувствовала, как внутри сжимается все туже и туже
холодная пружина, готовая распрямиться и выстрелить жутким криком, не криком
даже – воем, безумным и диким, отчаянным и безнадежным. Надя умерла.
И вместо нее остались два мальчика, которым еще даже не дали
имен. У Надюши были низкие показатели уровня тромбоцитов, и при рождении
близнецов, сопровождавшемся разрывом матки, она скончалась от обильного
кровотечения. Похороны завтра, а сегодня впавшая в прострацию Тамара Леонидовна
безуспешно пыталась как-то собрать себя, сосредоточить на насущных заботах:
кладбище, могила, венки, поминки. Отец, Григорий Васильевич, слег с сердечным
приступом, и Люба оказалась единственной, кто более или менее ориентировался в
окружающей действительности. С утра она съездила в морг, отвезла одежду, в
которой Надюшу положат в гроб, со всеми договорилась, рассовала мятые рубли
санитарам, которые будут «готовить» тело, и – заранее – грузчикам, выносящим
гроб и устанавливающим его в машину, чтобы завтра уже этим не заниматься и об
этом не думать. Господи, ну почему, зачем мама затеяла всю эту возню с
Юрцевичем, с тем чтобы его посадить, не дать ему жениться на Наде! Пусть бы
женился, черт с ним, и сейчас в семье был бы мужчина, который занимался бы всем
тем, чем вынуждена заниматься Люба. А может быть, и не пришлось бы ему этим
заниматься, может быть, все сложилось бы иначе и Надя была бы сейчас жива.
Дом полон людей, пришли мамины и Надины подруги, все хотят
помочь, поддержать, утешить, но отчего-то всем кажется, что в поддержке и
утешении нуждаются только отец и мама, а на Любу внимания не обращают. К слову
сказать, нет здесь ни одного человека, который пришел бы сюда ради нее, Любы,
чтобы побыть в тяжелую минуту рядом с ней. Нет у нее близких подруг, так
только, приятельницы и коллеги по работе в школе. Когда она пришла к директору
написать заявление об отпуске по семейным обстоятельствам на три дня, пришлось,
конечно, объяснить, что это за обстоятельства, а то подумают еще бог знает что…
На три дня в отпуск просятся, когда аборты делают и не хотят светить
больничными листами. Очень ей нужно, чтобы про нее подумали, будто она… Ну вот,
сказала про Надю, ей, конечно, посочувствовали, даже материальную помощь
предложили выписать – целых десять рублей, но от помощи Люба отказалась, семья
состоятельная, не бедствуют. Информация разлетелась по школе со скоростью
ветра, Люба от кабинета директора до выхода дойти не успела, а уже человек пять
как минимум при встрече с ней горестно кивали головами и выражали
соболезнование. Но домой к ней никто не пришел.
А может, оно и к лучшему. Никто не мешает, ни с кем
разговаривать не надо, можно спокойно заняться своими делами. Проверить черный
костюм отца, почистить, отгладить, приготовить темную сорочку и подходящий
галстук. Подобрать черную одежду для себя, тоже отгладить. Найти черный платок
или шарф, где-то был, кажется. Пойти на кухню, разобраться с посудой, посчитать
количество тарелок, вилок, ножей, рюмок и прочих емкостей, приготовить
скатерти. Вся семья завтра с утра поедет на похороны, дома останутся мамины
подруги, будут готовить поминальный стол, и надо оставить им хозяйство в полном
порядке, чтобы все было и всего хватило.
