Из комнаты донеслись рыдания матери и голоса хлопочущих
вокруг нее женщин, и Люба вдруг почувствовала себя страшно одинокой. Схватив
легкий плащик и кошелек с деньгами, она сунула в карман сетку-авоську и
выскочила из дома. Надо и вправду мяса поискать, раз мама так хочет. Наверное,
так полагается, чтобы были кулебяки с мясом, она сама точно не знает.
В магазинах было пусто, только-только миновали праздники,
сначала 1 Мая, через неделю – День Победы, и с прилавков смели все продукты,
какие имелись. Залитые солнцем улицы были сладостно-прохладны и свежи от едва
уловимого запаха первых, клейких еще светло-зеленых листочков. В такую погоду
надо с любимым человеком гулять, наслаждаясь счастьем, беззаботностью и
свободой, а не бегать в поисках продуктов для поминок по младшей сестре.
О мальчиках, которых родила Надя, Люба совсем не думала. Ну
что о них думать? Кому они нужны, эти близнецы? Отца у них нет, матери тоже
нет, совершенно очевидно, что их надо отдавать в Дом малютки, именно для этого такие
Дома и существуют, чтобы в них попадали те детки, у которых нет родителей. И
имена им там пусть сами придумают.
В тот момент, в день накануне похорон сестры, Любовь
Филановская думала именно так. И ей даже в голову не приходило, что может быть
как-то иначе.
* * *
Однако она ошибалась. Через два дня после похорон Нади
Тамара Леонидовна заявила:
– Завтра мы забираем мальчиков из роддома.
– Куда забираем? – не поняла Люба.
– Как это куда? Сюда. Домой. А куда, по-твоему, их еще
можно забрать?
– Но я думала, мы их оставляем… – растерялась Люба.
– Ты с ума сошла! Это же твои племянники, это наши с
папой внуки! Да как у тебя язык повернулся такое сказать? Оставляем!
Люба набрала в грудь побольше воздуха, медленно выдохнула,
обняла мать, усадила ее на стул.
– Мам, давай поговорим серьезно и спокойно. Насколько я
знаю, ты никогда не рвалась стать бабушкой. Тебе эти дети не нужны. Ну что ты
будешь с ними делать? У тебя постоянные съемки, бесконечные спектакли,
экспедиции, гастроли, ты же не сможешь их растить. Правда?
– Их будешь растить ты, – твердо произнесла Тамара
Леонидовна, глядя прямо в глаза старшей дочери.
– Но, мама… грех так говорить, но мне они тоже не
нужны. Как я смогу их растить и воспитывать? Декретный отпуск мне не положен, я
им не мать. И потом, я работаю, я взрослая женщина, у меня своя жизнь, а ты
хочешь эту жизнь разрушить и привязать меня к двоим малышам?
– Ты их усыновишь, и тебе официально дадут отпуск до
того времени, пока мы не отдадим мальчиков в ясли. Я уже все продумала. Вот
смотри…
– Мама! – взорвалась Люба. – Ты за меня уже
все решила, да? Ты хочешь повесить на меня двоих чужих детей и вырастить их
моими руками? А что будет с моей жизнью, ты подумала? Я не хочу этих мальчиков,
я не собираюсь их усыновлять, это не мои дети! Усыновляй их сама, если хочешь,
и сиди с ними дома, пожертвуй своей артистической карьерой, откажись от съемок
и спектаклей и расти себе собственных внуков. А меня уволь.
– Люба! – Тамара Леонидовна тоже повысила голос,
но внезапно сменила тон и заговорила мягко и негромко: – Любочка, девочка моя,
ты должна правильно понимать, что происходит. Все вокруг знали, что Наденька
беременна. И всем известно, что ее больше нет. Возникает вопрос: а что с
детьми? Где они? Как они? И что я должна отвечать? Тебе в твоей школе этот
вопрос никто не задаст, там никто никогда не видел Надю и не знал ее, но у
меня-то в театре ее все знают, и в последнее время она часто приходила ко мне,
все видели, что она ждет ребенка. И мне эти вопросы обязательно зададут. Как ты
думаешь, я могу, я имею право сказать, что мы отдали детей в приют? Я, народная
артистка СССР, лауреат Государственной премии, член партии с 1942 года, член
парткома театра, член бюро райкома партии, – и отказалась от родных
внуков. А твой отец, если ты не забыла, – член бюро горкома. Ты хоть
понимаешь, как это скажется на папиной карьере? А на моей? Я уже объясняла тебе
все это, когда рассказывала о Юрцевиче, не будь он к ночи помянут, и мне
казалось, что ты меня отлично поняла. Ты не меньше меня заинтересована в том,
чтобы наша с папой карьера не пострадала, потому что все это, – она обвела
широким жестом дорого и со вкусом обставленную комнату, которая должна была в
данном случае олицетворять как достаток, так и возможности, ценившиеся в те
времена даже несколько выше достатка, – все это прилагается к нашему с
папой положению и к нашим заслугам. И мы не имеем права этим рисковать. Я уж не
говорю о том, что как творческие люди мы просто умрем, потому что папе не дадут
руководить театром и вообще не позволят работать в Москве, а меня перестанут
снимать и ставить на главные роли. Ты хочешь, чтобы наша карьера так бесславно
закончилась?
– Ты все время говоришь о себе и папе, – с
раздражением ответила Люба. – Ваша жизнь, ваша карьера, ваше положение!
Все ваше. А обо мне кто-нибудь из вас подумал? Что будет с моей жизнью, если я
буду тащить на себе двух чужих детей? Кому я буду нужна с таким приданым? Я же
замуж никогда не выйду, хоть это-то ты понимаешь? У меня даже не будет времени
ходить на свидания! Я в театр не смогу сходить! Я собираюсь в этом году
поступать в аспирантуру, я собираюсь писать диссертацию, защищаться, потому что
не намерена весь век куковать в средней школе. И как я буду работать над
диссертацией, имея на руках двоих грудных детей? У меня ни до одной книги руки
не дойдут! У меня мозги атрофируются! Во что я превращусь?
– Да как ты можешь называть мальчиков чужими? –
возмутилась мать. – Это же твои родные племянники!
– И твои родные внуки! Вот сама ими и занимайся.
– Любочка, деточка, – голос матери снова стал
мягким и обволакивающим, – я все понимаю, родная моя. Но у нас нет другого
выхода. В конце концов, если ты хочешь понравиться достойному мужчине, ты
должна быть хорошо одета и иметь квартирные перспективы. Пока папа в бюро
горкома, он всегда сможет при первой же необходимости выбить тебе отдельную
квартирку, чтобы у тебя с мужем не было жилищных проблем. Сейчас у нас много
возможностей, и мы должны всей семьей, все вместе постараться это сохранить.
Поэтому мы не можем отдавать детей в приют. Тебе придется взять их на себя.
Люба всегда была послушной дочерью, и если сегодня
попыталась оказать сопротивление, то только потому, что была выбита из колеи
внезапной смертью сестры и плохо владела собой. В любое другое время она
покорно и с первого же слова приняла бы решение родителей. Однако ресурс
сопротивляемости оказался небольшим, и она очень быстро сдалась. Нет, она не
признала правоту матери, не согласилась с ее доводами, просто она не посмела
ослушаться и настоять на своем. Но одно условие все-таки выдвинула:
– Я не буду их усыновлять. Я оформлю опекунство.
– Но почему? – не поняла Тамара Леонидовна.
– Потому что я не собираюсь становиться
матерью-одиночкой с двумя детьми. Мне замуж надо выходить. Ты же не хочешь,
чтобы я положила собственную жизнь на алтарь Надиных детей? Мальчики останутся
моими племянниками. Пусть и они сами, и все знают, что их мать умерла и что
рожала их не я. Что касается их отца, то это был любовник Нади, а не мой, и мне
не придется отвечать на миллион дурацких вопросов. Я не несу ответственности за
то, что моя сестра была неразборчива и неосмотрительна в своей личной жизни.
