– Ну и что? – несказанно удивился Филановский,
причем удивление его было совершенно искренним.
– Как – что? Вы знали, что они с Катей не приедут,
зачем же вы заставили меня звонить и выяснять причину их задержки?
– Во-первых, Нанусь, прекрати называть меня на «вы», а
то я могу подумать, что ты на меня сердишься, – он обаятельно улыбнулся,
притянул Нану к себе и поцеловал в висок, при этом подмигнув Вере
Борисовне. – А во-вторых, какое значение имеет, звонил он мне или нет и
что при этом говорил? Да, он промямлил что-то насчет того, что Катя, дескать,
плохо себя чувствует, но мы-то с тобой понимаем, что это пустые отговорки. Я
ему так и сказал. И еще я сказал, что все равно буду его ждать, и пусть он не
валяет дурака, а приезжает вместе со своей красавицей. На нашей вечеринке любое
недомогание пройдет. Ведь пройдет, правда, Вера Борисовна?
Тренер неопределенно пожала плечами и деликатно отвернулась,
хотя Нана точно знала, что Вера Борисовна все поняла. Вчера вечером они долго
разговаривали по телефону, и Нана поведала ей давешнюю эпопею с участием
Катерины в массовом пересадочно-цветочном забеге и с попыткой Александра
уклониться от встречи с девушкой.
Висок, к которому минуту назад прикоснулись губы
Филановского, горел и почему-то чесался, и Нане смертельно хотелось погладить
это место пальцами, но пришлось сдержаться.
– Саша, – заговорила она уже мягче, – может
быть, не стоит заставлять Андрея, если он не хочет приезжать? Ну бывает же, что
у людей просто нет настроения.
– Что значит – нет настроения? – Филановский приподнял
брови. – Нет – так будет. У нас есть нерушимые традиции. На моих
корпоративных вечеринках всегда присутствует вся семья. И это правило никогда и
никем не нарушалось. И сегодня я не позволю какой-то соплячке его нарушить.
Думаешь, я не понимаю, что это Катерина Андрюху накрутила? Обиделась на меня за
вчерашнее, вот и дуется теперь, и Андрюху против меня настраивает. А я тебе уже
говорил: я никому не позволю встать между мной и братом. Мы с ним связаны вот
так, – он поднял перед Наной сцепленные пальцами руки, – и разорвать
эту связь я не дам. Понятно? Голову оторву любому, кто попытается. Так что
давай, Нанусь, действуй.
– То есть?
– Ну, пошли кого-нибудь из своих ребят, кто
понастойчивее, пусть поедут и привезут их. Я сам позвоню Андрюхе, скажу, чтобы не
валял дурака. Я его знаю, он человек мягкий и вежливый, не то что я, –
Александр рассмеялся и снова приобнял Нану, – уговорить его сесть за руль
я по телефону не смогу, а вот когда в дверь позвонит человек и скажет, что
машина стоит у подъезда, он не сможет отказаться хотя бы из вежливости:
все-таки человек ехал, трудился, время тратил.
Нана посмотрела на часы и скептически покачала головой.
– Саша, уже без четверти восемь. В Москве пробки. Пока
Андрея и Катю привезут, будет часов десять, если не больше. Гулять мы будем
максимум до полуночи. Имеет ли смысл все это затевать ради двух часов?
Лицо Филановского вмиг стало жестким и недобрым.
– Это имеет смысл даже в том случае, если бы речь шла о
десяти минутах, – холодно ответил он. – Андрюха должен знать, что
никакой мой праздник невозможен без него. А эта девица должна понять наконец,
что ее интересы в сравнении с нашим братством – полный и абсолютный ноль.
Особенно если речь идет об интересах меркантильных и подлых. Давай, Нанусь,
посылай машину. И предупреди своего бойца, что никакие отговорки не
принимаются. Если он не привезет ребят, завтра будет уволен.
– Завтра праздник, Восьмое марта, – напомнила Нана
с улыбкой.
– Ну, значит, послезавтра.
И снова лицо его преобразилось до неузнаваемости, глаза
засияли добротой и готовностью смеяться и веселиться.
– Вера Борисовна, – он подхватил тренера под
руку, – что вам тут стоять? Пойдемте, я познакомлю вас с сотрудниками
редакции, по которой у нас идет литература о спорте и здоровом образе жизни. И
вообще, нам с вами надо выпить, закусить, потанцевать и поговорить о жизни. Что
вы вцепились в Нану? Вы, насколько мне известно, и без того регулярно
общаетесь, а со мной вы четверть века не виделись, так уделите мне полчаса.
Потом у нас будет торжественная часть, я скажу несколько слов, поздравлю
женщин, вручу подарки нашим самым неутомимым труженицам, а заодно и вас
публично представлю, чтобы вас все знали и в лицо, и по имени.
– Зачем? – не поняла Вера Борисовна.
– Выдающихся авторов должны знать в издательстве все,
включая охрану.
– Но я не автор и совершенно не выдающаяся, –
возразила она.
– Вы пока еще не автор, – поправил ее
Филановский. – Но это всего лишь вопрос времени. Я уверен, что смогу вас
сподвигнуть на написание книги. Мы издадим ее большим тиражом, художники
сделают интересную обложку, разработаем хорошую рекламную кампанию…
Александр сел на своего любимого конька и повлек Веру
Борисовну в сторону бара с напитками и стола с закусками. Нана вздохнула и
посмотрела в другой конец зала, где Антон Тодоров о чем-то разговаривал с
Любовью Григорьевной. Придется прервать их беседу. Кого, кроме Тодорова,
который, разумеется, в курсе проблемы с Катериной, она могла бы послать с
заданием привезти Андрея? Только его, Антона. Умного, тонкого, невозмутимого,
умеющего добиваться своего.
* * *
Оставив Веру Борисовну на попечение Наны, Антон подошел к
Любови Григорьевне.
– Вы не уделите мне несколько минут? – негромко
спросил он, наклонясь к ее уху, чтобы не напрягать голос в попытках перекричать
доносящуюся из соседнего зала музыку.
Любовь Григорьевна молча кивнула и медленно пошла в сторону
двери, ведущей в холл. Тодоров шел следом. Сделав несколько шагов, она
обернулась. Мать, сидя в кресле, о чем-то оживленно разговаривала с заведующей
редакцией мемуарной литературы. Сиделка у нее за спиной, держит высокий стакан
с каким-то напитком и тарелочку с закусками. Нана стоит неподалеку, наблюдает.
Кажется, все в порядке, вполне можно отойти минут на десять. Похоже, мать в
хорошем настроении, и есть надежда, что ей не придет в голову начать валять
дурака и изображать полоумную.
У самого выхода в холл она остановилась и вопросительно
взглянула на Тодорова.
– Может быть, лучше выйдем? – предложил он. –
Там потише.
Любовь Григорьевна сделала еще шаг, обернулась и поняла, что
с этой позиции ей не видны ни мать, ни сиделка, которая должна была подать
знак, если что-то пойдет не так. Она тут же вернулась на прежнее место.
– Извините, Антон, – сухо проговорила она, –
мне необходимо видеть Тамару Леонидовну, я не могу оставить ее без присмотра.
– Как скажете. Любовь Григорьевна, я продолжаю работать
над вашим поручением.
– И как успехи?
Ей хотелось, чтобы это прозвучало небрежно, словно не
очень-то и важен для нее результат.
