– Значит, мы для этого приехали? – спросил Володя.
Его знобило, он не понимал, радоваться ему или печалиться.
Он вспомнил, как мама кричала на ту женщину с мальчиками, и понял, что это
была, наверное, тетя или бабушка. Раз мама кричала на нее, значит, эта женщина
– злая, плохая. У него есть братья! А он все эти годы ничего не знал о них. Они
же тут, в Москве, и он мог бы, живя в интернате, встречаться с ними по
воскресеньям, вместе гулять, играть, ходить в кино. Может быть, он ходил бы к
ним в гости. А они знают о нем? Но получается, что папа маму не любил, что ли?
Если у него была другая женщина, значит, не любил. Но он же не развелся, не
женился на той, другой, значит, наверное, все-таки любил маму… Мысли путались,
никак не связывались в логическую конструкцию, наскакивали одна на другую.
– Ты меня с ними познакомишь сегодня, да?
– Нет.
– Почему?
– Они не хотят меня знать, и тебя тоже.
– Почему? – настойчиво спрашивал Володя. –
Что мы им сделали плохого?
– Вырастешь – поймешь. Я просто хочу их увидеть.
Почему-то в этот момент Володе вспомнилось, как он обиделся
и огорчился, когда отец отказался от предложенной сыном совместной поездки на
кладбище, на мамину могилу.
– Я уже был там, как только вернулся, – ответил
отец.
– Как же ты нашел могилу? – удивился
Володя. – Тебя же не было на похоронах.
– Тетя Рита, мамина подруга, мне показала, она со мной
ездила.
– Давай теперь вместе съездим, – настойчиво просил
Володя, но отец так и не согласился.
Для Володи эта поездка была особенно важной, он ее вымечтал
примерно год назад. Вот папа вернется, заберет его, и они сразу поедут к маме,
постоят над могилой, поплачут, обнимутся и так в обнимку и пойдут к выходу,
оставляя в прошлом все горести и беды и шагая навстречу новой жизни, полной
радости, долгой и счастливой. Вот так как-то это виделось мальчику. Но ничего
не вышло.
Значит, к маме вместе с сыном он поехать не захотел, а во
двор к чужой тетке потащился, на сыновей посмотреть.
– Как их зовут? – ревниво спросил он.
– Саша и Андрюша.
– Они тебя знают?
– Нет.
– Тогда зачем тебе на них смотреть? Ты даже поговорить
с ними не сможешь.
– Вырастешь – поймешь, – повторил отец фразу,
которую Володя потом будет слышать очень часто. Так часто, как будет заходить
разговор о его братьях и о женщине, которую когда-то любил отец.
Они вынырнули из подъезда внезапно, и отец сразу
встрепенулся и схватил Володю за руку.
– Вот они, – одними губами произнес он. – Мои
мальчики.
Такой боли и ревности Володя никогда до той поры не знал. В
книжках читал про это и не понимал, о чем, собственно, речь, какая такая
невыносимая боль в душе? В голове – понятно, и когда зуб болит – тоже понятно,
но чтобы душа болела? Оказалось, что зубная боль – ничто по сравнению с тем,
что он сейчас испытывал.
Парни были его возраста, но это и понятно, они родились в
один год с Володей, на несколько месяцев позже. Рослые, темноволосые,
атлетически сложенные, веселые, со спортивными сумками, висящими через плечо,
они упруго прошагали метрах в десяти от них, о чем-то увлеченно разговаривая, и
скрылись под аркой, ведущей на улицу Горького.
Ни в какое кино отец с сыном не пошли, и мороженого тоже не
было. Они вернулись на вокзал, сели в электричку и в полном молчании поехали
домой. В вагоне рядом с ними сидел какой-то дядька с транзисторным приемником в
руках и с умным видом слушал радиопередачу. В уши Володи то и дело стучали
назойливые слова «Уренгой – Помары – Ужгород», которые ему уже оскомину набили,
потому что раздавались из всех радиоточек целыми днями. Он с удовольствием
поговорил бы с отцом, но тот отвернулся к окну и, кажется, задремал. Мальчик пожалел,
что не взял с собой кубик Рубика, сейчас было бы чем заняться. Пришлось
развлекать себя самому, и Володя начал вспоминать своих братьев, красивых,
веселых, уверенных в себе и в том, что все в их жизни будет просто
замечательно. И спортивные сумки у них были замечательные, с тремя полосками,
«Адидас». Интересно, настоящие, фирменные, или поддельные? Наверное, настоящие,
папа сказал, что у них семья богатая и бабушка – народная артистка, часто за
границу ездит на гастроли. Небось оттуда все настоящее привозит. Нудятина про
«Уренгой» наконец закончилась, и стали передавать концерт по заявкам. Из
транзистора полилась популярная песня в исполнении Софии Ротару, «Меланколия –
дульче мелодия», и Володя стал представлять себе, как здорово было бы прийти на
танцы в настоящих «адидасовских» кроссовках и пригласить Зойку Веденееву, самую
красивую девчонку в классе…
Володя не умел объяснить самому себе происходящее в
категориях, понятных тринадцатилетнему подростку, а отец ничего больше
объяснять не хотел, и мальчику пришлось обходиться собственной логикой. Папа
просто отвык, говорил он себе, в тюрьме, наверное, совсем другая жизнь, и он
отвык от того, что у него есть сын, и с ним можно общаться, и ездить куда-то,
ну пусть не в Москву, но хотя бы на рыбалку или в райцентр, там клуб есть и
кинотеатр. Он переживает из-за того, что ему не разрешили жить в Москве,
загнали за 101-й километр и не дают работать художником. Ему нужно время, чтобы
оправиться, прийти в себя, и Володя должен набраться терпения и быть хорошим сыном.
Все наладится, только нужно очень стараться. Так мама говорила.
Но время шло, и ничего не налаживалось. Отец по-прежнему не
обращал на сына внимания и очень мало с ним разговаривал, успехами в учебе не
интересовался и даже на родительские собрания в школу не ходил. Зато примерно
раз в два месяца ездил в Москву посмотреть на сыновей. Володя с ним не ездил,
слишком больно было.
Потом, как-то одновременно, боль утихла, а отец начал
выпивать. Произошло это примерно через год после переезда в деревню. Однажды
Сергей Дмитриевич здорово напился, упал, разбил лицо. Володя сбегал за
фельдшером, потом всю ночь сидел возле постанывающего отца, менял компрессы и
примочки, приносил питье с медом и лимоном. Через два дня настало воскресенье,
и отец собрался в Москву. По воскресеньям Саша и Андрей выходили со спортивными
сумками из дома примерно в одно и то же время, похоже, ездили на тренировки в
какую-то секцию, и отец теперь ездил в столицу не наугад, а к точно
определенному часу. Если мальчики ехали на тренировку не из дома, то по ее
окончании обязательно возвращались домой.
– Ты никуда не поедешь, – строго сказал Володя,
критически оглядывая покрытое корками засохшей крови лицо отца. – Тебя
задержит первый же милиционер. Ну ты посмотри на себя! Натуральный бомж. А если
их тетка выйдет и тебя заметит? Ты говорил, она с тобой знакома. Вдруг она тебя
узнает? Испугается еще, милицию вызовет. Тебе это надо?
Сергей Дмитриевич хмуро взглянул в зеркало и тяжело
плюхнулся на продавленный, с прорванной обивкой диван.
