– Тогда поедешь ты.
– Это зачем?
– Посмотришь на них.
– Чего мне на них смотреть? Я их уже видел, –
Володя не мог сдержать злость и говорил грубо.
– Я должен быть уверен, что с ними все в порядке, что
они не болеют и вообще… Тебе не понять. Вырастешь – поймешь.
Главное – семья. Наступи себе на горло, но сделай так, как
нужно твоим близким и любимым.
– Хорошо, – сцепив зубы, ответил он, – я
поеду.
Он добросовестно прождал братьев, убедился, что они бодры и
веселы, преодолел, хотя и не без усилий, искушение подойти познакомиться и
рассказать им всю правду о том, что у них общий отец, и вернулся домой.
– Ну, как они?
И снова Володю укусила ядовитая боль. Когда он приходит
домой, отец молчит и в лучшем случае просто кивает, а то и вовсе не замечает
сына, а тут кинулся с вопросом, едва Володя порог переступил.
– Нормально, – сдержанно ответил он. –
Здоровы.
– Как они выглядят? – жадно допытывался
отец. – Во что были одеты? Рассказывай подробно.
– Да нормально они выглядят, как все. Один в красном
свитере и в джинсах, другой в сером свитере и тоже в джинсах.
– В красном – это Саша, – уверенно произнес Сергей
Дмитриевич.
– Откуда ты знаешь?
– Он всегда был более активным, энергичным,
жизнерадостным. Неудивительно, что он любит красный цвет. Андрюша совсем
другой, более спокойный, задумчивый. Ну, что ты молчишь? Рассказывай дальше.
– Да что дальше-то? Ну вышли из подъезда, прошли мимо,
вышли на улицу. Вот и все.
– Они разговаривали? Смеялись? Или молчали?
– Не помню, – буркнул Володя.
Он с трудом сдерживал злые слезы обиды и отчаяния. Никогда
папа не интересовался им самим так живо и трепетно, как этими парнями, которые
его и знать не знают. Получается, что он их любит, а его, Володю, преданно
ждавшего его на протяжении долгих интернатских лет, – не любит и вообще не
замечает. Ему нужны только эти мальчишки, а Володя совсем не нужен.
С того дня отец снова начал рисовать, только карандашом – на
кисти и краски не было денег, и Володя сперва обрадовался: папа становится
прежним! Сергей Дмитриевич не показывал сыну свои работы, просто рисовал и
складывал в папку, а папку куда-то прятал, но Володя и не пытался искать. Ему
неинтересно было, что именно на этих рисунках, какая разница? Главное – папа
рисует, он возвращается из страшного холодного небытия, наполненного молчанием
и водкой. Спустя какое-то время Володя обнаружил, что отец не только рисует, но
и пишет что-то в толстых тетрадках за 44 копейки. Может быть, книгу сочиняет? А
что, вполне возможно, бывает же так, вот, например, «Записки серого Волка» Ахто
Леви, Володя читал, ему очень понравилось, и про жизнь зэков так здорово
написано! Папа тоже напишет книгу, ее напечатают, папа станет известным, может,
даже известнее, чем бабушка этих противных мальчишек, которая привозит им из-за
границы настоящие фирменные шмотки, и тогда им разрешат вернуться в Москву, и
все наладится…
Непонятно, откуда у мальчика, проведшего детство в
интернате, появилась такая деликатность, но факт остается фактом: он ни разу не
пытался найти ни папку с рисунками, ни тетради, которые отец тоже прятал.
Собственно, спрятать-то их особо негде было, только в подполе, и Володя
довольно скоро это обнаружил, когда полез туда за квашеной капустой, но ни к
рисункам, ни к тетрадям он даже не прикоснулся. Это нельзя. Это чужое.
Отец пил все сильнее, и Володе все чаще приходилось ездить в
Москву вместо него. Он привык и к этим поездкам, и к боли, которая стала тупой
и ноющей и на которую он почти не обращал внимания. В девятом классе Володю
словно подменили, он из отличников превратился в троечника и прогульщика и
проводил время в компании, которую в официальных документах именовали
«неблагополучными подростками» и «группой повышенного риска». Став взрослым, он
впоследствии уже не мог вспомнить, было ли это его сознательным выбором или он
действовал интуитивно, но так или иначе дешевое вино, а порой и самогонка,
сигареты, заброшенная учеба и регулярные драки были очередной неумелой и, как
оказалось, бесплодной попыткой обратить на себя внимание отца. Володя мог
прийти домой за полночь и с запахом спиртного, мог утром вообще не пойти в
школу и остаться в кровати – никакой реакции со стороны Сергея Дмитриевича не
было. Пришел – хорошо, лежишь – лежи. Парень с немыслимой скоростью катился в
пропасть, и все могло бы закончиться совсем плохо, если бы в райцентре, куда он
с друзьями приехал с намерением сходить на танцы и разобраться с местной
шпаной, всю компанию не забрали в милицию.
Толстая тетка – инспектор по делам несовершеннолетних по
фамилии Мордасова, которую вся местная пацанва знала в лицо и в своем кругу
именовала Мордой, быстро провела профилактическую беседу со всеми задержанными
по очереди, оставив Володю Юрцевича напоследок. Он ждал, сидя на жесткой
скамье, окрашенной в казенный мутно-шоколадный цвет, и откровенно скучал.
Разговора с Мордой не боялся: видел, что ребята выходят из ее кабинетика каждые
десять минут, значит, ничего серьезного там не происходит, так, обычная
болтология, слушайся родителей и хорошо учись, тогда у тебя есть шанс вырасти
настоящим коммунистом и принять участие в построении светлого будущего.
Когда подошла его очередь, спокойно зашел в тесную комнату,
заставленную цветами в горшках, чтобы скрыть облезлые стены. Сел, глядя на
Мордасову с вызовом и демонстративной надменностью. Та что-то быстро записывала
в толстую «амбарную» книгу.
– Сейчас, Володюшка, минутку подожди, – произнесла
она неожиданно красивым голосом, не поднимая головы.
Володя вздрогнул. Володюшка! После смерти мамы его так никто
ни разу не назвал. Ладно, знаем мы эти штучки, сначала ласковым пряником заманит,
а потом как начнет кнутом стегать! Дескать, кто первым драку начал, а кто
предложил, а почему, кто кого ударил и все в этом роде. Дальше в ход пойдут
угрозы сообщить в школу и на работу родителям, поставить на учет… Известное
дело.
Морда закончила свою писанину и «амбарную» книгу почему-то
убрала. Она что, не собирается записывать, что проводила с ним беседу, внушала
прописные истины, а он клялся и божился, что больше так не будет?
– Ну что, Володюшка, – она грустно посмотрела на
него, – допрыгался, соколик? Твои дружки – бог с ними, я про них уж лет
пять как все знаю и ничего хорошего от них не жду, но ты-то как поддался на эту
дешевку? Ты же такой разумный парень, самостоятельный, из хорошей семьи. Как же
тебя угораздило?
– А че такого? – он изобразил тупое
недоумение. – Че я сделал-то?
Мордасова вздохнула и горестно покачала головой.
– Я на твой вопрос отвечать не буду. Отвечать на такие
вопросы – это себя не уважать. Я сейчас тебе кое-что скажу, а ты просто
послушай. Не перебивай, не возмущайся, не вякай ничего, просто послушай. Если
захочешь – потом поговорим, не захочешь – домой поедешь. На все твоя воля. Так
вот, Володюшка, таких, как твой отец, в нашем районе – пруд пруди, все с
судимостями, которых за сто первый километр загнали. Есть среди них и воры, и
бандиты, и убийцы, и насильники, всякие есть. Но ты, дружок, не знаешь, что
есть люди, для которых совершенное ими преступление – вина и тяжкий грех, а
есть такие, для которых оно – несчастье. Такие нечасто встречаются, но бывают.
И твой отец – из их числа. Ты, может, думаешь, что если ты в колхозной деревне
живешь, а я в райцентре работаю, так я про тебя и твою семью ничего не знаю?
Ошибаешься. Я про всех все знаю. Работа у меня такая. Каждый новый человек на
заметку попадает, каждый подросток у меня на карандаше. Просто мы до поры до
времени не встречаемся, если повода нет. А уж как повод случится, тогда, сам
понимаешь… Живется тебе, Володюшка, тяжело. Отец твоим воспитанием совсем не
занимается, работает и пьет, пьет и работает, больше ни на что у него ни
времени, ни сил не хватает. Знаю, что рисует понемногу, знаю, что пишет что-то.
Соседи видели. А сам ты поначалу совсем другим был, я с учителями твоими
разговаривала – они нахвалиться не могли, только и разговоров, какой ты
умненький, старательный, вежливый и дисциплинированный. И вдруг в одночасье все
изменилось. Почему? Что произошло? Любовь неудачная? Нет. Отец другую женщину в
дом привел? Тоже нет. Тогда что же? И я знаешь что подумала? Только не
перебивай меня, даже если не согласен. Это тебе может в первый момент
показаться, что ты не согласен, а ты подумай над моими словами, авось и
согласишься, и выводы сделаешь. Ты любишь своего отца и пытаешься добиться,
чтобы он тоже тебя любил. Ты хочешь, чтобы он думал о тебе, заботился, переживал
за тебя. А он не думает, не заботится и не переживает, правда ведь? В доме
хозяин – ты, ты покупаешь продукты, готовишь еду как умеешь, драишь полы,
ремонтируешь, если что ремонта требует, руки у тебя хорошие, это все соседи
подтверждают. Так что не отец о тебе, а ты о нем заботишься. А тебе хочется,
чтобы было наоборот. Тебе хотелось, чтобы он тобой гордился, а он даже на
родительские собрания не ходил и не слышал, как тебя учителя хвалят и в пример
всему классу ставят. И ты что сделал? Связался с компанией Лешки Белоногова,
стал домой приходить среди ночи да выпивший: дескать, пусть отец поволнуется,
пусть хоть таким способом начнет о тебе думать и беспокоиться. Учебу вон
забросил совсем, в журнале одни тройки да двойки. А отец – ноль внимания.
Обидно? – спросила Мордасова и сама себе ответила: – Конечно, обидно. Но
только логика твоя – порочная, потому что если ей следовать, то сейчас пьянки и
драки, а потом и судимость за хулиганство или, не приведи господь, за убийство.
В драке-то всякое может случиться, сам знаешь. На зону пойдешь. Даже если твой
отец от этого горя в себя придет и начнет о тебе думать и беспокоиться, тебе-то
от этого ни жарко, ни холодно, потому что ты будешь находиться в колонии и
отцовской заботы и любви все равно не почувствуешь. Дошло? Твое поведение будет
иметь логическое завершение в виде определенного результата, который называется
«судимость и срок», но это совсем не тот результат, к которому ты сейчас
стремишься. Ты можешь распоряжаться своей жизнью как тебе угодно, жизнь твоя, и
делай с ней что хочешь. Как говорится, на все твоя воля. И если ты мне сейчас
честно и ответственно подтвердишь, что хочешь на зону, я тебя тут же отпущу и
больше ничего говорить не стану. Хочешь – иди, туда у нас каждому дорога
открыта. Но если твоя цель все-таки не зона и не судимость, а нормальные
отношения с отцом, то мой долг предупредить тебя, что таким гнилым способом ты
результата не достигнешь. Тут надо искать другие пути.
