Кечьо-но заявил, что если срочно не раздобудет чего-нибудь поесть, то умрет от голода, и куда-то ушел. Макс набрал сухих веток, благо валялись они тут в изобилии – правда, колючие до невозможности, но что уж тут поделаешь. Сложил их в кучу и достал кресало. Вскоре весело затрещал костерок, немного разгоняя дурное настроение. Чувство опасности, возникшее накануне памятной драки с громилами йара и монахами, так и не отпускало его. Оно было не таким острым, грудь не жгло, и саламандра вела себя вполне прилично, но чувство опасности до конца не исчезало. Пока шли через горы, несколько раз Максу казалось, что за ними наблюдают и идут следом. Он проверял, делал остановки, устраивал засады, но никого не обнаружил. Вот и сейчас. В груди потихоньку покалывало, а в голову лезли всевозможные мысли. То ему казалось, что сейчас из сгущающихся сумерек на него выпрыгнет йара; то мерещилось, что сзади из темного провала башни вылезет чья-то рука и мягко ляжет на плечо. То… тьфу ты, черт, так и с ума сойти недолго. Куда же Кечьо-но подевался?
Макс вдруг напрягся: тихо – тихо зашуршали камни. Сначала он подумал, что это Кечьо-но, но потом понял, что зверолюду прятаться смысла нет, как раз наоборот. Стараясь не дергаться и даже не меняя позы, он огляделся. Вроде бы все тихо. Или нет? Или да? Или у него мания преследования? В следующее мгновение он плашмя бросился на землю и быстро откатился в сторону, а на то место, где он только что сидел, плюхнулся кисельный сгусток бледно-зеленого цвета размером с футбольный мяч, который тут же стал растекаться по камням неприятной слизистой кашей. Макс еще несколько раз перекатился и затаился в тени башни. Все-таки его нашли. Вопрос – кто? «Ну это мы сейчас узнаем», – зло подумал он. Уже практически стемнело. Костер потихоньку горел, отгоняя тьму на несколько шагов вокруг, а дальше царила сплошная темень. Макс не двигался, стараясь ловить каждый шорох. Под правой ладонью шевелился малюсенький сквознячок – любимый воздушный жгут. Он научился создавать его за время путешествия. Сплетал воздух вокруг ладони и потихонечку играл им, как снежком, а в нужный момент просто выбрасывал, и тот летел навстречу цели, набирая силу и разрастаясь. Получалось довольно эффектно и, что самое главное, эффективно. Не один и не два съеденных ими горных барана могли это подтвердить.
Макс ждал. Те, кто плюнул в него зеленой мерзостью, тоже ждали. Но Макс не обольщался. Раз начали, то не уйдут, пока своего не добьются. Значит, ждать. Ждать. Ждать. Слева посреди темноты что-то пошевелилось, Макс напрягся еще сильнее, до рези в глазах вглядываясь туда. Он скорее почувствовал, чем увидел, какое-то движение и бросил туда жгут, запоздало подумав, что все-таки поторопился. Но сдавленный глухой вскрик подсказал ему, что он попал. Кто бы там ни был, он совершил ошибку, выбравшись из своего укрытия. А следующую ошибку совершил уже Макс. Он вскочил и бросился туда, где застонал неизвестный. В то же мгновение что-то больно ударило по ногам, он споткнулся и полетел кубарем, выронив арбалет. Встать не успел. На него навалились, пытаясь скрутить. Он отчаянно отбивался, катаясь по земле, но подняться не удавалось.
Удары градом сыпались со всех сторон. Церемониться с ним явно не собирались. Он еле успевал отбиваться. Барахтаясь, попал в очаг света почти затухшего костра – и увидел нападавших. Монахи! Они самые. Выследили-таки! Нельзя, ох нельзя отвлекаться во время боя на всякую ерунду. Макс позволил себе удивиться и тут же поплатился за это. Он пропустил удар, и левая рука взорвалась жуткой болью. Монах довольно хрюкнул, второй навалился всем телом, прижимая другую, здоровую руку к земле. Он узнал нависшего над ним храмовника. Тот самый, который требовал идти с ними. Сейчас симпатичное в общем-то лицо было неприятным. Оно исказилось злой раздраженной гримасой, в глазах плескался гневный яд и надменная ненависть. Рот был искривлен, крупные зубы обнажились. «Еще укусит, сволочь!» – зло подумал Макс и дернулся, пытаясь сбросить с себя нападавших. Не получилось. Тот самый с несимпатичным лицом только оскалился еще сильнее, ощутимо двинул Макса по подбородку и, резко взмахнув рукой, тонким стилетом пригвоздил его ладонь к земле. Макс заорал. Резкая боль пронзила руку, молнией стрельнув в мозг, даже в глазах потемнело. И тут произошло невозможное. Откуда-то сбоку прилетела размазанная неясная полоса и влепилась монаху в лицо, превратив его в кровавую кашу. Удар был такой силы, что монаха отбросило в сторону. Кечьо-но вернулся с охоты вовремя.
Монахи, увлекшись борьбой с Максом, не заметили зверолюда. Но праздновать победу было рано. Второй нападавший проворно вскочил на ноги, оставив Макса, и бросился в атаку. Миг – дубина Кечьо-но описывает широкий круг, грозя снести противнику голову. Миг – тот легко, играючи уходит в сторону, избегая страшного удара. Еще миг – тускло мелькает сталь, и зверолюд медленно оседает на землю. Миг – Макс вырывает стилет, превозмогая боль, пытается встать, но дикая боль пронизывает руку, и он снова падает, вспоминая все ему известные ругательства. Слезы бессилия брызгают из глаз. Закусив губу до крови, Макс вскидывает перед собой здоровую руку. Спешащий к нему монах налетает на невидимую преграду и откатывается назад. Еще один миг – слабеющий Кечьо-но выбрасывает руку с зажатой в ней дубиной, и страшное оружие достает-таки противника, дробя ему колено. Тот падает, тут же пытается встать, и в это время Макс, собрав остатки сил, бьет еще раз. Воздушный кулак впечатывается в монаха, и тот падает навзничь без сознания. Все!
Нет. Еще не все. Макс ползет, размазывая слезы и глотая собственную кровь из растерзанной губы. Ползет туда, где умирает зверолюд.
– Что же ты, дружок, так неаккуратно, – шепчет он. – Но ничего, ничего. Сейчас. Мы тебе поможем, у нас получится, обязано получиться! – лепечет он, упоминая никому не понятных «мы».
– Ты уже помог мне. – Кровавая пена пузырится на губах друга. Кечьо-но улыбается и закрывает глаза.
Макс сидел, глядя, как поднимается солнце. Ему было плохо. Очень. Боль и тоска ворочались в груди, грозя разорвать ее. Он еще раз посмотрел на груду камней, которые стали для Кечьо-но могилой. Попытка вырыть яму ни к чему не привела. Сделать это одной рукой просто не получилось. Да и копать было особо нечем. Кое-как срезав дерн монашьей секирой и проковыряв небольшое углубление, он уложил туда ставшее неподъемным тело зверолюда и завалил сверху камнями. Несколько раз он падал и долго лежал, восстанавливая силы. К рассвету работа была закончена.
– Ты уж прости, если что не так. Не знаю я, как там у вас положено, но – как могу, – сказал он, постоял немного и пошел к оставшемуся в живых монаху. Тот давно пришел в себя и теперь молча наблюдал за приближающимся Максом. Тот остановился перед ним, широко расставив ноги и раскачиваясь взад-вперед: с пятки на носок, с носка на пятку. Рука, замотанная рваной тряпкой из рясы монаха, буквально горела, в голове маленькие гномы устроили кузню, но он стоял. – Я хотел бы медленно разрезать тебя на куски, – тихо проговорил он, – но… облегчения мне это не принесет, а одежду запачкаю. Ты, вполне возможно, хороший человек, умный и воспитанный, но я тебя ненавижу, как и тех, кто тебя послал, хотя с ними я вообще не знаком. Я вообще ненавижу тех, кто считает себя вправе распоряжаться чужой жизнью и свободой. Да кто ты такой, черт возьми, чтобы решать, куда мне идти, а куда нет? Ты мразь в одежде монаха. Да какой ты, к лешему, монах? Ты убийца! Ты убил моего друга, ты понимаешь это? – Макс замолчал, пытаясь успокоиться. – Я знаю, что бы я ни сказал, ты меня не услышишь, у тебя своя правда, ну и черт с тобой… – Макс сплюнул. – Ладно, не дергайся. – Он присел на корточки, разрезал ножом штанину, обнажив раздробленную ногу. – Хорошо хоть твой дружок мне левую руку продырявил… будешь дергаться – просто встану и уйду, а тебя брошу здесь связанным.
