Это мигом вернуло меня к действительности.
— На минуточку! — взмолилась я.
Александр колебался.
— В конце концов, я должна пройти это. Мы должны. Для меня
это станет целым миром.
Александр помедлил. Его полуночные глаза не могли скрыть той
борьбы, которая происходила в его сумрачной душе. Через миг он поднялся с
кресла и предложил мне руку. Меня переполнило возбуждение, словно Веруку Солт
на пороге шоколадной фабрики Уилли Вонка
[21]
.
Александр достал из кармана ключ, отодвинул удобное кресло,
отпер, а потом медленно открыл дверь в свой тайный мир.
Там, как я уже видела это несколько дней назад, находился
простой черный открытый гроб, вокруг которого были разбросаны комья
кладбищенской земли. Рядом стоял деревянный столик, на нем — незажженная,
наполовину оплывшая свеча и мой портрет, выполненный нежными мазками. Я вошла
внутрь. Александр проследовал за мной и зажег свечу. В каморке, на удивление,
не было подростковых прибамбасов, футбольной атрибутики, как у Тревора, или
спортивных афиш, как у моего брата Билли.
Зато в гробу, на который я уставилась, поверх черной подушки
и простыней валялось скомканное одеяло.
— Это мне нравится. Вижу, ты свой гроб не застилаешь, совсем
как любой нормальный тинейджер.
Я взглянула в его сверкавшие, но такие одинокие глаза, а
потом заметила, как свет свечей отразился от чего-то блестящего, лежавшего на
подушке. Я наклонилась и подняла свои ониксовые бусы, те самые, который
Александр снял с моей шеи, когда одарил меня вампирским поцелуем. Мое сердце
таяло, словно я держала его в ладони.
— Мне лучше спится, когда я чувствую рядом с собой частичку
тебя.
Никто и никогда не значил для меня так много, как Александр.
Всю жизнь я ощущала себя аутсайдером, понимала, что он чувствует себя в своем
мире таким же одиноким, как я в своем. Это вызывало у мечтательной девушки-гота
такие сильные чувства, что впору было усомниться, под силу ли мне все это
вынести.
В моих глазах стояли слезы.
— Можно мне? — спросила я, не отрывая взгляда от гроба.
Александр наморщил лоб, но потом на его лице появилась
улыбка. Он словно испытал облегчение, решившись разделить со мной то, что
должен был хранить в тайне от мира.
Я расшнуровала высокие ботинки и держалась за чердачную
дверь, когда Александр помог мне стянуть их. Потом он поддержал меня под руку,
я ступила в гроб, почувствовав под носками мягкий матрас, легла на спину и
накрылась черным стеганым одеялом.
Пламя свечи наполняло комнату мягким светом, рассыпая вокруг
тени, танцующие, как маленькие летучие мыши. От подушки исходил пленительный
запах мужского одеколона. Теснота гроба порождала волнующую клаустрофобию, его
стенки охватили меня со всех сторон, заставляя почувствовать себя восставшей из
мертвых.
— Круто! — восторженно взвизгнула я и улыбнулась своему
парню, с гордостью взиравшему на меня сверху вниз. — Я готова.
— Не думаю.
— Но я должна... Мне нужно узнать, каково это.
Изнутри к крышке гроба была прибита маленькая ручка, с
которой свисала цепь. Я вытянула руку, взялась за цепь, глубоко вздохнула и
мягко потянула цепь на себя. Тяжелая крышка стала медленно опускаться. Сначала
из виду пропало улыбающееся лицо Александра, потом его плечи. Последним, что я
увидела, была пряжка ремня. Свет в гробу постепенно сменялся сгущавшейся тьмой.
Я уже не видела цепь, за которую тянула, потом не смогла
разглядеть и собственную руку. Чувство было такое, будто меня погребают заживо.
Крышка гроба откинулась, и меня чуть не ослепил свет.
— Александр! — услышала я слабый голос, зовущий из соседнего
помещения.
Я присела, щурясь и стараясь приспособиться к свету свечей.
Он протянул руку и вытащил меня наружу.
— Но я еще не... — заканючила я голосом капризного дитяти.
— Нам надо идти.
— Александр! — крикнул Джеймсон и тихонько постучал в дверь
спальни. — Я собираюсь отлучиться на вечер и хотел бы пожелать мисс Рэйвен
доброй ночи.
Если бы он появился на несколько минут позже, то я узнала
бы, каково это.
Этой ночью я лежала в собственной постели, на широкой
двуспальной кровати без всяких там стенок и крышки, и гадала, как чувствовала
бы себя в закрытом гробу Александра, в полном мраке, без тончайшего лучика
наружного света.
Я представляла себе, как это, наверное, трудно для
Александра, допустить кого-то, даже меня, в его затемненный мир за тайной
чердачной дверью, и улыбнулась, понимая, что должна значить для него, если он
решился разделить со мной такую тайну.
Я закрыла глаза и представила себе своего возлюбленного,
проводящего дневные часы в гробу, в уединении своего убежища, огражденного от
всех признаков жизни — птичьего пения, дождей или надоедливых людей. Мир,
который Александр считал холодным, темным и одиноким, как раз таким и являлся.
Сердце мое разбилось, рассыпавшись на миллионы осколков. По
моим щекам заструились слезы при мысли о том, что, пока я нахожусь в школе,
среди учителей и учеников, мой любимый заключен во тьме, в полном одиночестве,
лишенный возможности услышать доброе слово, ощутить ласковое прикосновение или
поцелуй. Мне начинало казаться, что этот мир, романтизированный мною, на самом
деле не так уж романтичен. Александр много раз говорил мне об этом.
Город Занудвилль вернулся к нормальной жизни. Конечно,
некоторое время ученики городской средней школы судачили о кладбищенском
празднике и странных близнецах из Румынии. Мои одноклассники так и не поняли,
кем же на самом деле были Джаггер и Луна — призраками, вампирами или просто
готами вроде меня. Но чудных двойняшек в Занудвилле больше не замечали ни на
футбольных матчах, ни в заведении у Хэтси, ни на кладбище. Очень скоро в
разговорах школьников эту тему вытеснили предстоящие экзамены и вечер в честь
окончания учебного года.
Тревор восстановил свою популярность как на футбольном поле,
так и вне его. Меня прямо с души воротило при мысли о том, что этот хлыщ стал
теперь, пожалуй, еще популярнее, чем раньше.
Однако от меня не укрылось, что в поведении моего заклятого врага
по отношению ко мне произошла некая перемена. Нет, он не приглашал меня на
вечеринки, не подвозил в школу и не таскал мои учебники, но я стала время от
времени ловить на себе его взгляды.
Однажды, когда мы стояли в кафетерии в очереди за ланчем, он
поманил нас с Беки и предложил встать перед ним, а в другой раз, уронив
случайно на перемене тетрадку по английскому, я с удивлением услышала его
оклик:
— Рэйвен, ты тетрадь уронила.
Прикиньте, не чудовище, не готическая цыпочка — Рэйвен! Но и
при этом я сильно удивилась, когда в один прекрасный день он остановил меня у
фонтанчика с питьевой водой и сказал:
