Сказать, что он сильно зауважал дикаря, – это не сказать ничего. Да, тот кричал, когда получил рану, но зато лишь скрежетал зубами, когда им занимался Дмитрий, и столь же стойко переносил измывательства Ларисы. Сейчас она накладывала швы, не имея возможности обезболить процесс, – как говорится, наживую. Ничего, терпит. Стежков оказалось не так много как мог ожидать Дмитрий, и стянуты они были лишь слегка, так что рана оставалась практически открытой. Вот она сделала дренаж из куска стерильного бинта, затем наложила тампон и повязку. На его взгляд, вроде нормально, а если судить по виду девушки, ничуть не излучающей уверенности, – так и не очень. Ладно, время покажет.
Закончив с обработкой раны, она вновь вымыла руки, а затем достала упаковку каких-то лекарств, горестно вздохнула, извлекла одну таблетку и протянула аборигену, показав, что он должен ее выпить. Тот попытался это сделать, но тут же выплюнул. А ты как думал? Лекарства – это тебе не мед, обычно очень даже горькое. Кто бы сомневался. Она подобрала выплюнутую таблетку, сполоснула водой и вновь протянула дикарю, с очень требовательным и строгим видом. Еще бы! На него тратят невосполнимые запасы медикаментов, а он плюется как верблюд. Может, грозный вид девушки отбил у него желание артачиться дальше, а может, все дело в том, что она выглядела весьма убедительно, но со второй попытки, хоть и не без труда, раненый все же заглотил лекарство, тут же запив его остатками воды, стараясь смыть горечь. Вот и ладушки, а то устроил тут.
Что теперь? По виду дикарей Дмитрий понял: сейчас они будут ждать с моря погоды. А вот что это принесет, покажет время. Все одно у них нет выбора. Прожить в одиночку в мире, полном опасностей, и тем более когда эта опасность исходит от такого изворотливого, хитрого и матерого противника, как человек, просто нереально. Вполне может быть, что они только что огребли целую кучу неприятностей, его просто убьют, а ее уволокут в неволю или тоже грохнут, предварительно… Об этом думать не хотелось. От этих мыслей он отчего-то сразу начинал ненавидеть этих людей, хотя пока повода к этому не было никакого. Спокойно. С такими мыслями о мирном соседстве и думать нечего.
Ожидание продлилось примерно с полчаса, по прошествии которых появилась целая толпа народу – из шести человек. Только мужчина среди них был лишь один, да и тому едва исполнилось восемнадцать. Как видно, его оставляли в лагере на случай охраны и обороны, а остальное мужское население отправилось на эту, ставшую столь неудачной, охоту.
Остальные были девушками, возрастом от четырнадцати до двадцати пяти. Внимательно разглядывая аборигенов, Дмитрий заметил, что с телосложением у них все в порядке, нет и намека на рахит. Все крепко скроены, пропорционально развиты, лица вполне нормальные, не отмеченные печатью кровосмешения, хотя и есть похожие между собой, но это понятно: родственники. Полное ощущение, что кровушка тут регулярно обновляется, а из потомства выживают только самые жизнестойкие. В эту же пользу говорит и то, что среди прибывших были еще двое, у которых волосы были светлыми, в отличие от основной массы, обладающей рыжими шевелюрами.
Женщины оказались одетыми в платья – все из той же кожи грубой выделки. В отличие от мужских одеяний, их одежды были разрисованы различным орнаментом в виде ломаных и волнистых линий. На шеях видны ожерелья из разноцветных ракушек, – у мужчин тоже таковые имелись, только они были из клыков и когтей животных, причем у раненого ожерелье состояло из самого большего количества этих украшений. Выходит, трофеи, взятые на охоте. Волосы девушек подвязаны разноцветными тесемками. Понятно. Женщины – они и в каменном веке женщины, тяга к красоте и украшениям у них на генетическом уровне. Не сказать что это ему не нравилось, просто отметил как факт.
Самая старшая из них, едва заметив раненого, тут же бросилась к нему со слезами на глазах. Подруга, получается. Другая, лет восемнадцати, с рыданиями склонилась над трупом охотника, которому не повезло больше всех. Остальные товарки также присоединились к плачу, но держались наособицу: первая скрипка принадлежит спутнице жизни.
Дмитрий оказался прав, когда предполагал, что на слиянии двух рек может оказаться лагерь. Так оно и было. На пятачке, свободном от деревьев, расположилось двенадцать шатров, или рулов, как они здесь назывались. Наверное, большой лагерь был для этих мест. Почему был? Да потому что по виду здесь должно было проживать человек семьдесят, а то и больше, в наличии же имелся только двадцать один, вместе с детьми от грудничкового возраста до десяти лет. В стойбище была еще одна девушка лет восемнадцати – она оставалась присматривать за детьми, пока остальные разбирались с добычей и погибшим.
Хотя Дмитрий с Ларисой добирались сюда по реке, погрузив в свою лодку убитого, раненого и всю добычу, доверив управление пирогой тем самым подросткам, основная группа добралась до слияния рек раньше. Русло Дуньки оказалось весьма извилистым. Если бы они продолжали свое путешествие в прежнем порядке, то до наступления темноты им не светило добраться до этого места: только если к обеду следующего дня. Ну да все хорошо, что хорошо кончается. Хм. А вот все ли хорошо – это еще будет видно.
В благодарность за своевременное вмешательство и помощь, оказанную раненому, незнакомцам предложили переночевать в лагере, предоставив в их распоряжение отдельный шатер. В общем-то, это не было удивительным: для такого количества народу жилплощади было явно много. Дмитрий поначалу даже удивился, к чему было устанавливать все жилища. Причина оказалась весьма прозаичной. Оказывается, когда палатки установлены в должном порядке, легче следить за их сохранностью, чем когда они останутся сложенными. Что же, вполне оправданно.
Погибшего похоронили просто и без затей. Сначала омыли, одели в праздничные одежды – оказывается, имелись у них и таковые, – после чего мужчины унесли тело в лес. На самих похоронах Дмитрий не присутствовал, но, как понял из объяснений вожака Рохта, что означало Медведь, покойных у них возлагали на большие костры и сжигали, тщательно следя, чтобы в прах превратилось все до последней косточки. Огонь у них был священен, так как давал жизнь. Так, например, интим у них всегда происходил при горящем в очаге огне или при свете солнца, и никак иначе, – ведь это таинство зачатия новой жизни. Хм. Ну и как тут быть, когда палатка полна народу? Похоже, они на эту тему не заморачивались.
Как видно, смерть всегда ходила рядом с ними, и отношение к ней было таким же, как к неприятной соседке, с которой ничего не поделаешь, а жить дальше как-то надо. Поэтому после возвращения похоронной процессии устроили самое настоящее пиршество, и скорбящая вдова веселилась наравне со всеми. Алкоголя не было, но, вероятно, их это не особо заботило, – была пара нехитрых костяных флейт, на которых наигрывали местные музыканты, компенсируя отсутствие умения небывалым темпераментом, и этого было вполне достаточно. А вот сами танцы были поистине завораживающими, притягивающими взор. Несмотря на то что почти все девушки, достигшие детородного возраста, оказались беременными, раньше под просторными платьями это было незаметно, и сроки у них если и рознились, то не так чтобы и намного, двигались они с дикой грацией и очень эротично. Дмитрий даже поймал себя на мысли, что думает о чем-то таком… Мужчины, а здесь, похоже, взрослели очень рано, тоже были на высоте. Вообще гости должны были заметить, что если бы этих дикарей привести в самый элитный ночной клуб, то они сорвали бы там бурю оваций. Вот такая эпидерсия.
