Рохта он нашел на шкуре возле его палатки, в тени от устроенного навеса все из той же кожи. Хм. Вообще-то он думал, что тот будет выглядеть гораздо хуже. Но, как видно, утверждение, что на людей, не испорченных цивилизацией, лекарства оказывают прямо-таки волшебное воздействие, небезосновательно, или у того просто невероятное здоровье. Ага. Лариса, похоже, уже побывала здесь: повязку сменили. Конечно, жалко бинтов, но тут ничего не поделаешь: не использовать же их кожу, – раз уж решили поставить его на ноги, нужно доводить дело до конца.
Так как вождь был обездвижен – Лариса категорически запретила ему вставать – и откровенно скучал, он с радостью вернулся к прерванному вчера разговору. С одной стороны, какое-никакое занятие, с другой – с развлечениями здесь было так себе, плохо, одним словом. Он с готовностью отвечал на вопросы Дмитрия, при этом не забывая задавать и свои, – так сказать, «ты мне, я тебе». Еще вчера Дмитрий с Ларисой выработали версию, которой должны были придерживаться.
Если коротко, то она звучала следующим образом. Прибыли они сюда из далеких земель по воле великого духа, замысел которого им непонятен. Очень хотелось бы знать по этому поводу мнение местных шаманов. Он охотно рассказывал о своем мире, о чудных повозках, об оружии, которое послушно только в руках его владельца, а посягнувшего на него непременно покарает. Лучше немного подпустить неуверенности. Рассказывал о том, что его народ во многом достиг больших высот, но многое и утратил.
Вообще Дмитрий старался поменьше говорить и побольше слушать, а Рохт оказался сколь любопытен, столь и словоохотлив. Скорее даже он предпочитал рассказывать сам, чем слушать. Такое положение Соловьева полностью устраивало. Тем более что в общении с вождем он получал двойную выгоду: узнавал об укладе и обычаях племени и практиковался в языке. Кстати, он уже понимал некоторые слова и даже фразы, да и сам начинал вставлять их в разговоре.
В округе, известной Рохту, обитало четыре племени, но дальше были и другие. Сосуществовали они вполне мирно. Нет, вражда присутствовала, но войн не было в принципе. Земли и угодий хватало всем, чего делить. Случались столкновения на большой охоте, так как у всех основным промысловым животным были туры, Дмитрий предпочитал их называть пока именно так, хотя местные называли их зобами. Эта скотина во время миграций придерживалась одного направления, но не одного и того же маршрута, все время отклоняясь то в одну, то в другую сторону. Вот во время охоты на них и случались стычки за право охотиться. Правда, не всегда: зачастую договаривались.
Другим камнем преткновения были женщины. Девочек гораздо больше доживало до полового созревания, мальчишки все же более склонны к рискованным предприятиям, что, впрочем, всячески поощрялось. Охотник никогда не станет настоящим добытчиком, если не будет достаточно подвижным и бесстрашным с детства. В этих забавах многие гибли, принося горе в жилища родителей, но, несмотря на это, подобное поведение следующих детей продолжало поощряться.
Однако со вступлением во взрослую жизнь соотношение женщин и мужчин менялось порой с диаметральной противоположностью. Количество последних нередко начинало превышать первых. Очень много женщин умирало от различных недугов, и немалый процент приходился на рожениц, производящих на свет первенцев. А чего вы хотите, когда девчонкам едва четырнадцать исполняется, а ее уже в матери прочат. Но местные словно ничего не понимали. В такой ситуации, при наличии дефицита невест, охотники предпринимали рейды в соседние племена с целью похищения своих будущих спутниц жизни.
Конечно, можно предположить, что похищенные невесты, в отличие от своих товарок, чин чином засватанных и окрученных по существующим обычаям, куда как несчастнее. Но на деле это было не так. Родители встречали невольницу со всей возможной лаской, окружали ее заботой, хотя и не сводили с нее глаз. Сбежавшая до свадьбы из плена и добравшаяся до своего рода девушка не только не третировалась, а, наоборот, становилась чуть не героиней. Вот только случаи эти были очень редки. Похититель, а теперь уже жених, всячески старался заполучить благосклонность подруги-невольницы, ни о каком насилии и речи не было. В конце концов бедняжке ничего не оставалось, как смириться с судьбой и пойти под венец. В этом случае тоже обходились церемонией внутри рода, которую проводил местный шаман.
Такие семьи были ничуть не хуже, чем те, где все с самого начала происходило по обоюдному согласию. Так, например, жена Рохта как раз была им похищена в свое время, и как он заявил, лучше бы ему как-нибудь удалось завоевать сердце иной красавицы на арухе. Это же уму непостижимо. Для того чтобы завоевать сердце Сикайи, восемнадцатилетнему пацану пришлось в одиночку завалить двух медведей и бросить к ее ногам их шкуры, набить пушного зверя, похоже куниц, на красивое зимнее одеяние, а его матери все это выделать и сшить. Это если забыть о риске быть настигнутым ее родственниками. По всему выходило, что обхаживал он невольницу никак не меньше трех месяцев. Но своего добился. При взгляде на то, как она о нем заботится и какими глазами смотрит на мужа, не было никаких сомнений, что любит она его по-настоящему. Вот такие выверты.
Так вот, если тебя поймают на горячем, то не сносить тебе головы. Убьют однозначно. Родня невесты устраивает самую настоящую охоту. И вот ведь в чем дело. Им-то тебя шлепнуть сам великий дух велел, а тебе не моги поднять руку на них. Ну максимум оглушить или связать, и не дай духи предков зашибить насмерть или причинить серьезное увечье. Тебе ведь потом с ней жить, а родственные связи здесь ой как крепки.
Может, сразу она ничего и не узнает, но потом новости один черт дойдут. Был у этих четырех племен и общий праздник, харук, который проводился в четыре года раз, в конце лета, по окончании большой охоты, да и сама охота, при всем напряжении в отношениях, очень даже способствовала общению. Руку на мужа поднять она не сможет, коли уж дан обет на крови перед великим духом, но лишить жизни себя – это ее долг, так как она оказалась повинной в гибели брата и стала женой его убийцы. Да, не по своей воле, но она – первопричина. Другое дело, если она сбежала или убивший ее родственника сам отпускает ее, тогда она может вернуться и жить спокойно дальше, а вот роду убийцы объявлялась кровная месть.
Если же от руки мужа погибал родственник жены уже после того, как обряд проводился чин по чину, то она конечно же горевала, но уже без фанатизма. Ведь она уже не принадлежала к своему прежнему роду, а добровольно вступила в другую семью. В этом случае на кровные узы смотрели только в случае брака молодежи, чтобы избежать кровосмешения. Дурдом, одним словом. В этом лабиринте взаимоотношений сам черт ногу сломит.
Также удалось выяснить, что никаких препятствий в плане прибарахлиться в погибшем поселке род Волка чинить не станет, разумеется, если будет по всем правилам проведен обряд захоронения бывших владельцев. Где здесь была логика, абсолютно непонятно. Оказывается, считалось плохим место, но никак не предметы оттуда. Вот место стоянки Волка одно время тоже считалось плохим, но смерти родичей и воля великого духа его очистили, сделав вновь пригодным для дальнейшего проживания.
