– Не верите? – возгласил брешак и потянул к себе кувшин. – А вон идет повар Жи-Ру с моим любимым племянником, гордостью семьи, и уж они-то соврать не дадут!
Все машинально обернулись в указанном направлении, а Ялинек, пользуясь моментом, ловко завладел початой посудиной с пойлом. Он единолично опустошил кувшин до дна и шевельнул ушами, облепленными реденьким серым пухом. Тем самым пухом, за который племя брешкху и получило меткое прозвание – пушистый народец.
В самом деле, в таверне появились баронский повар Жи-Ру и поваренок Ржига. Увидев, что фактически все его источники ценной информации собрались за одним столом, Жи-Ру жестом велел Ржиге следовать за ним. Усевшись за один стол с говорунами, расторопный повар мгновенно выбрал человека, более остальных внушающего доверие, и сказал:
– Вижу, ты недавно на берег сошел, артельный. Что там за баламутство бают?
Рыбак поклялся, что говорит только правду. Ко всему сказанному выше он прибавил, что не так давно артель вытащила два своих судна для кренгования на одном из многочисленных островков близ побережья Кесаврии. Островок был низок, изобиловал песчано-галечными и глиняными пляжами, удобными бухтами, а значит, был пригоден для короткой остановки. Не успели приступить к очистке заросшего днища, как налетел порывистый ветер. По всем признакам близилась буря, и рыбакам оставалось только благодарить всех богов, что она застанет их на суше, а не в открытом море. Конечно, существовала вероятность, что шторм разобьет вытащенные на берег суда. Паруса были спущены, работы свернуты, и команда укрылась у подножия холма в неглубоком гроте.
Отсюда, из грота, был отлично виден берег. Перепаханный накатывающимися штормовыми валами, он захлебывался белой пеной, озарялся вспышками молний. Наконец, утонул в полосе сплошного дождя, быстро превратившегося в ливень с градом. Буря, впрочем, оказалась быстротечна и, начавшись за два часа до захода солнца, стихла уже в ночь. Бывалые моряки под навесом из просмоленной парусины благодушно взирали на пиршество стихий – в конце концов, все благополучно, рыбацкие суда не пострадали, а непогода определенно шла на убыль.
И вот тут начали твориться странные вещи.
Сначала на берегу появились огни. Темные фигуры, облепленные плотными потоками дождя, рыскали туда-сюда. Ясно, что только крайняя надобность может выгнать человека под свирепый ливень с градом.
«Если это люди», – промелькнула мысль разом в нескольких головах.
Подтверждение этой мысли нашлось тут же. Диковинные силуэты мелькнули в свете молний, жуткие, с оскаленными мордами. Твари возникли в нескольких десятках шагов от рыбаков и пропали так же неожиданно – мужики даже не успели как следует напугаться и осенить себя охранными знамениями. Потом от самой береговой линии послышались крики, рев, прорывающийся даже сквозь шум бури. Замелькали вспышки.
Ночью рыбаки боялись даже встать с места. Мало ли какой демон вытянет свое тулово из вод?.. Большинство из тех, кто сидел этой ночью, скорчившись, в гроте, часто во всеуслышание заявляли, что не верят ни в какие сказки и глупые морские байки, пущенные малоумными. Но одно дело – говорить, а другое – видеть собственными глазами, правда?
Утром они нашли на песке следы, накрепко вбитые в глину. Это были следы подкованных сапог, и на каждой подкове красовались лилии.
Лилии… Символ злейшего врага королевства Альгам и Кесаврия – проклятой Черной Токопильи, простершейся по ту сторону океана, за Столпами Мелькуинна. За Омутом.
Но это было еще не все. Не единственные следы того, что происходило тут ночью. Рядом лежал труп какой-то невероятной твари, никем доселе не виданной. Существо размером с лошадь, с мощными короткими лапами-ластами и громадной пастью, лежало в луже собственной слизи. Часть черепа была снесена ударом острейшего клинка. Пасть светилась изнутри лиловым, вокруг распространялся запах гнилого мяса.
Разнеслись проклятия и божба. Сразу кто-то вспомнил о Языке Оборотня, легендарном месте где-то в здешних водах. Сразу всплыли в памяти бессмысленные слухи о том, что в тамошней башне выращивают чудовищ – так называемых суррикенов. Согласно действующей в государстве Иерархии знаний тайных и явных (часть 2-я Кодекса Истины), мало кто вообще имел право произносить подобные слова. Не говоря уж о том, чтобы задумываться об их истинности. Упаси светлый Боже.
Рыбаки переглянулись и разом решили: «А оно нам надо?» Чудовище сбросили в море. О следе с отпечатком лилии также было решено забыть.
И вот теперь хмель развязал язык рыбаку. А может, и не только хмель… Страх ведь так трудно подавлять без возможности поделиться им с другими.
Повар Жи-Ру зевнул с притворной скукой:
– Ну что ж? Забавная брехня. Не купить ли нам еще выпивки, ребята? Ржига, сгоняй! А то и дядя твой, – он быстро и внимательно взглянул на задремавшего у стены Ялинека, – что-то расстроился.
Нет надобности говорить, что после столь занимательной посиделки Ржига притащился во флигель, где он жил в числе прочих слуг барона Армина, в полном, так сказать, расстройстве. Во флигель его не пустили, и тогда он по налаженной с детства традиции бросил несколько камешков в окно Себастьяна.
Через минуту тот втащил не рассчитавшего сил приятеля в свою комнату и столкнул в угол, на топчан.
Однако Ржига и не намеревался спать (как то первоначально можно было предположить, исходя из его измурзанного вида и бессмысленной физии). Он попрыгал на своем лежбище, которое было всяко лучше его лежанки во флигеле для прислуги, и проблеял:
– А знаешь ли ты, Басти, что я сегодня видел?
– Что? – равнодушно спросил три.
– Точнее, слышал…
– Ну?
Ржига начал вольный пересказ слышанной в «Баламуте» истории, и без того полной неточностей, преувеличений и допущений. При этом он икал и время от времени сбивался на старую кабацкую песню: «В каком ни будь ты чине, не думай о кручине…»
Но всеми правдами и неправдами его рассказ продвигался к завершению.
Себастьян слушал очень внимательно, не перебивая, и даже позволил брешаку пропеть пару лирических куплетов.
– Мне сразу вспомнилось… знаешь что? – перескакивая от мысли к мысли и ломая строй своих и без того сумбурных рассуждений, бубнил Ржига. – То, как мы были на Языке Оборотня. Тогда, четыре года назад. Сегодня один матрос… Ну, они кренговались на островах… Словом, если они видели суррикена, то это не страшно… Мы же видели – ерунда… Мне страшно другое…
Себастьян, который слушал рассказ подвыпившего брешака довольно равнодушно и не шевелясь, в этот момент вздрогнул и поднялся на локте:
– Что?
– Мы, народ брешкху, мы такие, мы никогда не боимся, но… – сдавленно бормотал Ржига. – Мне страшно, потому что вспомнилось… Знаешь что? Помнишь? Туча над астуанским садом, эта башка с красными зенками и золотыми зрачками… Уф! А потом луна на воде и это дурацкое явление Аюпа Бородача… И ты сказал, что обязательно выяснишь, что это было. А я поверил.
