— Ты нас сюда завел — тебе и решать.
Клайв взглянул на брата, тот одобрительно кивнул. Оба вновь наполнили кубки.
— Отлично! Заварили вместе, а расхлебывать мне одному!
— Кому-то придется это делать, так почему не тебе?
— Змеиное филе, под соусом из грибов с клюквой.
Пододвинув блюдо на край стола, Дрень-Брень вовсю предавался дегустации запахов.
…Лес внезапно кончился. Наш конвой замер на этом рубеже. Впереди простиралась голая каменистая равнина, и лишь одинокая башенка нарушала суровую гармонию. Ни ворот, ни запоров, просто арка — входи, коль есть нужда. Пока мы осматривались, я с изумлением обнаружил, что не испытываю страха, хотя окружающее пространство было буквально пропитано магией, аж кожу покалывало.
«Добро пожаловать, странник!»
Слова возникли непосредственно в голове. И поскольку никто другой их не услышал, я счел необходимым объявить о любезном приглашении. Шагнув в башенку, я увидел лишь обыкновенную каменную лестницу, уходящую вниз. Правда, над входом я заметил символ — солнечный круг с лучами, обращенными внутрь, обрамленный фиолетовым сиянием. Внутри башенки царила прохлада, что было вдвойне приятно после одуряющего зноя на поверхности. Спуск занял довольно длительное время, и у меня зародилось подозрение, что сами хозяева пользуются явно иным способом для выхода наверх.
Внизу нас ожидали двое претов. Один из них жестом указал направление, в котором следовало двигаться дальше. На вид это был мужчина средних лет в темно-зеленом балахоне. Капюшон скрывал верхнюю часть лица, но мне удалось уловить мутный безжизненный взгляд рубиновых глаз. Вероятно, ему недолго осталось до полного перерождения в бхуту. Его спутник был совсем молоденьким — лет семнадцать-восемнадцать. Сияющие золотистые глаза смотрели на меня с нескрываемым восторгом и обожанием. Скромность не является самым большим моим достоинством, но я стушевался и в замешательстве спрятал руки за спину. Грязные, в ссадинах, с траурной каймой под ногтями, они не вязались с тем восхищением, которое я, видимо, по неизвестной мне причине, внушил этому юноше.
— Прошу.
Царг походя обнюхал его и принялся чесать ухо. Более сильной демонстрации пренебрежения для него не существовало.
На протяжении всего пути по подземным лабиринтам юноша оглядывался на меня, как будто боялся, что в следующий миг я исчезну. Вот только мне хотелось бы знать — куда? Несколько раз нам встречался на дверях все тот же символ, и каждый раз он озарялся фиолетовым пламенем.
— Вот покои. Отдыхайте.
Я еще ждал подвоха, хотя в глубине души был уверен, что сейчас мне ничего не угрожает. Именно мне, потому что сказать то же самое о моих соратниках я бы поостерегся.
…Горячая ванна, плотный обед, сон. Я чувствовал себя полностью отдохнувшим. Сколько времени мы провели в подземелье? Трудно сказать. Наша свобода простиралась на несколько ближайших комнат, далее пройти ни Клайв, ни Дрень-Брень не смогли. Я не пытался, хотя неизвестно почему был уверен, что на меня этот запрет не распространяется.
— Есть другие предложения?
Все, видимо, сочли мой вопрос поистине дурацким и не требующим ответа.
В дверь постучали.
— Гляди, какие вежливые. Не заперто!
На пороге стоял юноша, служивший нам проводником в первый день.
Клиф залпом осушил кубок.
— Вот и твой почитатель.
— Я бы попросил… — с угрозой протянул я.
— Вас приглашает хозяин.
Взмахом руки остановив моих товарищей, он буквально пожирал меня глазам. У меня сложилось впечатление, что еще минута, и он бухнется на колени в молитвенном экстазе.
— Давно пора.
Сначала я пытался запомнить дорогу, но вскоре обилие развилок и поворотов совсем сбило меня с толку.
— А тебе не кажется, что мы ходим по кругу.
Прет застыл на месте, потупив глаза.
— Ты, что мне голову морочишь?
— Не гневайтесь, господин.
Я осмотрелся. В паре метров от нас на стене сияло «вывернутое солнце». Повинуясь внезапному побуждению, я подошел к стене и легонько ее толкнул. Открылся проход. Юноша оцепенел на месте.
— Знай наших!
Я шагнул в темноту. На мгновенье я ощутил, что тело стало невесомым. И вот я посреди большого зала. Один.
— Кто, кто в тереме живет?
Сзади раздался шелест одежд. Я резко обернулся. В кресле сидел мужчина, возраст которого я бы не взялся определить. Глупо конечно, первой мыслью было — Ба, Оцеола! Только вместо индейского наряда он был одет в черные брюки и фиолетовую рубаху. Обувь, пожалуй, напоминала мокасины. Немигающий взгляд карих глаз сверлил мне переносицу. Совершенно не к месту я отметил, что у него длинные и пушистые ресницы, как у девушки. Молчание затягивалось. У меня внутри нарастало раздражение. И чего пялится? Кое-какие манеры я перенял у Царга, но чесать за ухом счел неуместным и поэтому принялся осматривать помещение. Пусто. Кроме кресла и фиолетового знака на стене над нами. Небогатая обстановка.
— Подойди.
По полу от места, где я стоял, побежали концентрические круги. Я шагнул. И хотя между нами ничего не было, я почувствовал сопротивление. С каждым шагом оно нарастало.
«Поиграть решил!»
Метрах в трех от кресла передо мной встала стена фиолетового огня. Звериное бешенство охватило меня, и я мысленно разметал преграду. В тот же миг она исчезла. С усилием я подавил нечеловеческий рык, рвавшийся из моего горла. Тяжелое дыхание вздымало мою грудь. В такие моменты безудержной ярости я сам себя боялся. Случалось это редко и никогда ничем хорошим не кончалось. Однажды я сунул руку в костер, пытаясь убедить болвана, что физическая боль — это ничто по сравнению с душевными ранами. Безобразные шрамы остались навсегда, но что они по сравнению с тем, что девушке, которую я боготворил, на меня было абсолютно наплевать.
— Теперь я уверен, что ты — тот, кого все ждут.
— Хотелось бы поподробней. Я, видишь ли, не в курсе местных событий.
Яростный взгляд полоснул по мне. Бессилие — вот, что я увидел.
— Закон гостеприимства.
— Ну, к счастью, палками нас уже загоняли. Если интересно, что из этого вышло — добро пожаловать на Землю.
Он расправил плечи и вцепился в подлокотники.
— Я…
— Позволь я догадаюсь — Князь Тьмы и повелитель этих безмозглых зомби.
Наглость — второе счастье — говаривал мой дед. В крайнем случае, огорошить Князя мне удалось.
— Я могу…
— Ни черта ты не можешь. Если бы мог, давно бы сделал.
Улыбка превосходства мелькнула у него на бескровных губах.
