Лешачок пожал плечами. Царг вернулся с охоты, неся в зубах придушенную крысу. Вот забавно — мир другой, животные другие, звезды другие, а крысы, как говорил один друг — они и в Африке крысы. Есть ее буль конечно не будет, но крыс он давит с каким-то непонятным мне наслаждением.
— Улла!
Вот черт, опять не заметил, как возник призрак. Ну вот — мы и в сборе.
— Дрень-Брень! Все как-то недосуг было спросить, а на кой ляд нам нужен этот единорог?
— Улла!
Возглас духа был полон ярости и негодования.
— С тобой все ясно! Не любишь ты их!
Царг смачно зевнул. Ему было скучно. С места, без подготовки он взвился в воздух и пролетел сквозь призрака.
— Улла! — возмущенно взвизгнул дух.
— Да, брат, опять ты оплошал.
С тех, пор как призрак присоединился к нашей компании, Царг неоднократно проделывал эту шутку. Отсмеявшись, лешачок нахмурился, вмиг став похожим на старый сморщенный гриб.
— В чем дело?
— Видишь ли, Бойся-Бойся нужен тебе, а не нам.
Я опешил.
— Не понял.
— Я ведь тебя только до реки взялся проводить.
«Вот так финт!»
— Бойся-Бойся — последний единорог, оставшийся в нашем лесу. Когда-то их было много. Сгинули они или ушли куда — никто не знает.
— Ну и какое это имеет ко мне отношение?
Я еще не оправился от заявления, что дальше придется идти одному, призрак не в счет.
— Самое прямое — реку ты не пересечешь, опасно!
— Значит, пошли к рыбакам.
— Вот тут и начинаются трудности. Ты чужак, с какой стати им тебе помогать.
Я почесал затылок. Действительно, с какой стати. Заплатить мне нечем. Отрабатывать — некогда.
— Единорог для речников, как бог. Сможешь с ним договориться — рыбаки сделают все, что пожелаешь.
Ехидная улыбка — это все, что я смог из себя выдавить.
— Как я могу договориться с быком? Объясни мне, лопоухое чучело.
Лешачок обиженно схватил свой мешок и выбрался из кустов. Не оборачиваясь, быстро засеменил к лесу.
Царг кинулся следом.
— Ну и иди к черту!
Я в сердцах махнул рукой.
— Царг, ко мне!
— Улла!
Дух укоризненно покачал головой.
— Отстань!
Просидев до вечера в раздумье, я решил, что если единорог до утра не появится, пойду в деревню к рыбакам. Пурпурный закат мне не понравился. Он вызвал в душе тревогу. С досады я костерил на чем свет стоит всех подряд от Риты до единорога. Наконец выдохся и умолк.
Царг притащил еще пару крыс, но мне было не до баловства, и он, расстроенный таким пренебрежением, демонстративно улегся в стороне.
«Может сделать плот? Хотя нет. Река широкая и течение сильное. Черт, должен быть выход».
Так и не придя к какому-либо решению, я задремал.
Единорог стоял за деревьями. Несмотря на все ухищрения человека, Бойся-Бойся еще на подходе к водопою знал, что его кто-то поджидает. Он мог развернуться и уйти, но что-то удерживало его от такого поступка. Странные ощущения исходили от спящего — чистота ребенка и порочность зрелого мужа; запах человека и неведомого зверя.
Любопытство пересилило природную недоверчивость. Из любопытства, наверное, он и остался в этом краю. А может, из-за чувства вины? Сколько лет прошло? Он все не мог понять.
Призрак выплыл серебристым облаком. Единорог недовольно фыркнул. С минуту они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Наконец единорог отвел взгляд и, уже не скрываясь, напролом двинулся к берегу. Царг давно учуял гостя, но выжидал. И лишь когда Бойся-Бойся ринулся вперед, предупреждающе зарычал. Спросонья я не мог сообразить, что происходит. На полянку, сокрушая все на своем пути, вылетел единорог.
«Матерь божья! Как он был велик».
— Улла!
Приглашение, прозвучавшее в голосе духа, меня нисколько не вдохновляло.
— Улла!
— Да погоди ты!
Склонив голову к земле буль, медленно пошел на единорога. Хотя он никогда не видел такой большой коровы, сосредоточенность и готовность к схватке сквозили в каждом его движении. Страх, нет, скорее невольное благоговение испытывал я, глядя на единорога.
«Большая корова, что ты коров не видел?» — твердил я себе, выбираясь из кустов. Колючки цеплялись за комбез, как будто удерживали от безрассудного шага.
Сверкающий рог достигал, наверное, полметра. Мысль о бренности моей оболочки обрела вполне законченную форму. Одно движение головы и из меня получится великолепный шашлык. Корова, мясо, шашлык — нормальная гастрономическая последовательность, но, как оказывается, не бесспорная.
Если у этой зверюги плохое настроение, то слагаемые могут поменяться. И хотя умники утверждают, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется, мне совершенно не нравится, что между мной и мясом могут через минуту поставить знак равенства.
— Улла!
— Как ты надоел.
«Что мне нужно сделать? Подергать его за титьки? Почесать за ухом? Ну что?»
Замирая от ужаса, я приблизился к Бойся-Бойся. Он наклонил голову, и в животе у меня похолодело. Шли минуты. Бык застыл, как изваяние. Наконец, решившись, я протянул руку и дотронулся до рога. Дрень-Брень утверждал, что рог хрустальный, но на ощупь он был теплый и живой.
— Улла! — удовлетворенно завыл дух.
— Чтоб ты сдох, — вздрогнув, рявкнул я. — Хотя, что я говорю — ты и так… Ну, извини, извини.
Царг стоял нос к носу с гигантом, упрямо склонив голову, но враждебности не проявлял.
— Ну что дальше? Пойдем в деревню.
— Улла!
Ноги подрагивали, когда я вернулся к нашей стоянке за вещами.
Забрезжил рассвет. Меня не покидало ощущение, что сюрпризы на сегодня еще не кончились. И это, признаться, меня не радовало.
6
Под навесом из жердей, закиданных ветвями, собрался почти весь речной народец. Рыбьи потроха, сваленные невдалеке в чан, тлеющие сети и гниющие водоросли создавали невыносимый «аромат». Деревня выглядела убогой и запущенной. Жалкое зрелище представляли и ее обитатели. Худые, грязные, с нечесанными космами. Изможденные озлобленные лица.
«Господи, и я надеялся с ними договориться. Да они отцу родному не поверят на слово, не то что пришлому. Присутствие единорога их скорей насторожило».
В десятый раз я пытался втолковать им, что необходимо переправиться. Попасть на тот берег — и все. Но похоже, что мои просьбы отлетали от сплошной стены враждебности не достигая цели! Вздохнув, я утер пот.
