Он уселся в своей комнате, раскрыл задачник и начал
готовиться к завтрашнему семинару. Учеба давалась ему легко, ведь институт он
выбрал не только по способностям, но и по склонностям, по душе. Он учился там,
где хотел, и изучал то, что ему было по-настоящему интересно. Задачки по
математике он щелкал как орехи, одновременно думая о предстоящем разговоре с
мамой. А может, не стоит его затевать? Мать расстроится, ведь Костя видел, как
она радовалась, когда отец встрепенулся, ожил, стал похож на себя прежнего,
деятельного, активного. Но Костя не сможет жить спокойно, не расставив все
точки над "i". Он должен понять, имеет ли он право негодовать на
отца, запрещающего ему отлучаться по вечерам из дома, или такого права у него
нет. Ладно, пусть отец не пускает его на свидания, это уже вопрос самого Кости
- слушаться или нет. Скорее всего, он послушается и запрет не нарушит. Но он
должен понимать, справедливы ли его мысли и чувства и есть ли у него в семье
единомышленник.
Мать вернулась, как обычно, уставшей настолько, что не могла
говорить. Изматывающие пятичасовые переговоры, которые она должна была
переводить синхронно, потом частный ученик, потом двухчасовые занятия на курсах
немецкого, где она вела "продвинутую" группу бизнесменов,
совершенствующих знание языка и разговорную практику перед отъездом в
немецкоговорящую страну. Понятно, что язык у нее не ворочается. А тут еще Костя
со своими проблемами…
- Мам, тебе суп греть? - крикнул Костя из кухни, пока
Анна Михайловна переодевалась.
- Греть, - коротко и негромко ответила она.
- А макароны?
- Нет.
Пока мать молча ела суп, Костя сидел за столом напротив нее
и собирался с духом. Бедная мама, у нее даже не хватает сил спросить, как дела,
есть ли новости. А может… Может, ей все равно? Может, ей тоже не нужна эта канитель
со слежкой и последующей местью Главному Гаду, может, для нее важно только
одно: чтобы отец снова почувствовал себя главой семьи, мужчиной? Чтобы не
превратился окончательно в труху их брак, ставший похожим на холодную войну с
тех самых пор, когда отец остался без работы и все материальное обеспечение
семьи из четырех человек обрушилось на мамины плечи?
Попробуй- ка прокорми, кроме себя, еще троих мужиков!
- Мам, вам с отцом, наверное, было бы легче, если бы мы
с Вадькой ушли в армию, - Костя не уследил за собой и произнес вслух мысль,
неожиданно пришедшую ему в голову.
Анна Михайловна положила ложку и строго взглянула на сына.
- Ты вообще соображаешь, что говоришь?
- Соображаю, - уверенно ответил Костя, хотя вовсе не
был уверен в этом, просто брякнул первое пришедшее в голову. - Мы с Вадькой -
взрослые мужики, едим в три глотки, нас одевать нужно. А так мы бы два года
были на государственном обеспечении. И тебе не пришлось бы так много работать.
На тебя же смотреть невозможно без слез - такая ты приходишь каждый день с
работы.
У отца амбиции крупного руководителя, он себе работу найти
из-за этого не может, сидит на твоей шее, но его одного ты бы как-нибудь
вытянула, а тут еще мы с Вадькой. У меня стипендия грошовая, а у него так и
вовсе никакой. Что, я не прав?
- Ты безусловно не прав, Костик, - мягко произнесла
мать. - Ты прекрасно знаешь, что делается в нашей армии, какая там дедовщина,
как измываются над солдатами и деды, и, самое ужасное, командиры. Ты знаешь,
какой уровень самоубийств среди солдат? А сколько побегов? Ты думаешь, эти
несчастные мальчики от сладкой жизни бегут? Ничего подобного, они от кошмаров
бегут, от побоев, истязаний и вымогательства. Я недавно синхронила встречу
представителей Комитета солдатских матерей с австрийцами и швейцарцами, так
такого там понаслушалась - не приведи господь! А наши еще документы принесли,
статистику, аналитические обзоры, я их потом три дня переводила для передачи в
какой-то швейцарский фонд. Ужас! Но мы с отцом все это знали и раньше, поэтому
и настраивали вас с Вадиком на обязательное поступление в институт с военной
кафедрой. А если вас бы в Чечню послали? Два года неизвестности, два года
постоянных мыслей о том, как вы там, не бьют ли вас, не унижают ли, не голодные
ли вы, не убили ли вас… Нет, мы с папой этого не пережили бы. Да и вам было бы
тяжко.
Ты- то ладно, ты сильный и жесткий, тебя кто обидит -дня не
проживет. А Вадечка? Ты представляешь, что бы с ним там было? Он такой хрупкий,
такой тонкий, такой слабенький… Ты всю жизнь был рядом с ним и его защищал, а в
армии его никто не защитил бы. Если бы у нас были деньги, мы бы дали за вас
взятку и купили бы вам белые билеты. Но таких денег у нас нет, поэтому ваше и
наше с папой единственное спасение - институт. А то, что мне приходится много
работать, - это ерунда, выбрось из головы, у меня здоровье лошадиное, меня еще
надолго хватит.
Но Костя видел, что это на самом деле не так. Никакое у мамы
не лошадиное здоровье, она тайком от отца и сыновей пьет какие-то лекарства, да
и выглядит совсем не так, как всего два года назад. За эти два года она
постарела лет на десять, вон сколько морщин появилось, как будто ей не сорок
три, а все пятьдесят пять.
- Вот вы с отцом и запугали Вадьку до такой степени,
что он сухожилия себе порезал, только чтобы в армию не идти, - с непонятно
откуда взявшейся злостью выпалил он. - И лежит теперь в больнице. От заражения
крови чуть не умер. С депрессией справиться не может. По-твоему, это лучше, да?
Глаза Анны Михайловны налились слезами, но голос ее был
по-прежнему ровным и четким. Она была высокопрофессиональным
переводчиком-синхронистом, и это означало, что, какие бы чувства она ни
испытывала, что бы у нее ни болело и как бы плохо ей ни было, голосом она будет
владеть на все сто процентов.
- Это бессмысленно обсуждать, сынок. Что случилось, то
случилось. История не знает сослагательного наклонения, это старая, всем
известная истина. И если мы с папой будем чувствовать себя виноватыми в этом,
Вадику легче не станет.
Да, подумал Костя, чудны дела твои, генетика! Мать только
что слово в слово повторила то, что месяц назад говорил сам Вадька. Надо же, до
чего интересно воплотились родители в своих сыновьях! От матери Косте достались
решительность, сила и здоровье, от отца - внешность, широкие плечи, сильные
руки и ноги. Вадик же взял от мамы хрупкость и субтильность фигуры и ее
спокойную мудрость, а от отца - обидчивость, ранимость и пассивность. Вот и
получились два брата такими непохожими друг на друга.
Но разговор, такой, какой нужен был Косте, не получился. Он
с самого начала пошел не в ту сторону, а все из-за неосторожно произнесенной
вслух фразы об армии. Дурак! Сам виноват. Мама смертельно устала, и, если
сейчас Костя начнет заводить шарманку про свои права на личную жизнь, это будет
уж вовсе бессовестным. Как там у Достоевского? "Ну это уж подло'" Вот
именно. Он и без того заставил ее столько говорить, хотя ей больше всего на
свете хотелось бы сейчас помолчать. Ладно, перенесем на следующий раз, тем
более к следующему разу в голове у Кости, наверное, будет больше ясности,
появятся какие-то четкие аргументы, которые можно будет обсудить с матерью.
