- Денис давал кому-то почитать, и ему не вернули, а он
не может вспомнить, кому отдал. Мне хочется, чтобы книга у меня была, я
частенько ее перечитываю.
- Почему?
Мне стало интересно. Сама я Переса-Реверте не читала, хотя,
конечно, слышала о том, что он пишет изысканные интеллектуальные детективы. Что
же такое есть в его книге, что заставляет старого чекиста возвращаться к ней
снова и снова? Шпионские страсти? Тайны работы контрразведки?
- Почему? - повторил вслед за мной Николай Григорьевич.
- А вы сами не читали?
- Нет.
- Тогда послушайте. "Баррикады опустели, герои,
некогда связанные солидарностью, превратились в одиночек, хватающихся за все,
что попадается под руку, лишь бы уцелеть. Вы никогда не чувствовали себя
пешкой, забытой на шахматной доске, в каком-нибудь углу? Она слышит за спиной
затихающий шум сражения, старается высоко держать голову, а сама задает себе
вопрос: остался ли еще король, которому она могла бы продолжать служить?"
У меня перехватило горло, на глазах выступили слезы и
тихонько покатились по щекам. Хорошо, что Николай Григорьевич продолжал идти
вперед и на меня не смотрел. Сколько боли и горечи было в его голосе! И сколько
этой самой боли и горечи было в словах, которые он цитировал на память! Пешка,
забытая в углу шахматной доски, - потрясающий образ. Она старается высоко
держать голову, не показывать, как ей страшно, как она растеряна в своем
непонимании, но у нее есть чувство долга и обязанности солдата, и она готова
выполнять их до конца, даже ценой жертвы, ценой собственной жизни.
И она не подозревает, что ни ее жертва, ни ее жизнь уже
никому не нужны, потому что короли договорились, все поделили и давно попивают
терпкое вино, закусывая фруктами и ведя дружескую деловую беседу. Битва
окончена, но короли об этом знают, а пешки - нет, пешки продолжают сражаться,
истекая кровью, потому что о них все забыли.
Чем ярче прорисовывалась в моем воображении картинка,
обрастая деталями, тем сильнее текли слезы, тем больше сжималось сердце и тем
хуже я видела тротуар у себя под ногами. Инстинктивно я ухватила Николая
Григорьевича под руку, чтобы не споткнуться.
- Вы все поняли, - негромко проговорил он, по-прежнему
не поворачиваясь ко мне. - Поэтому вы и плачете. Теперь вы понимаете, почему я
люблю этого писателя и перечитываю его книги?
- Понимаю, - выговорила я, стараясь, чтобы голос не
дрожал.
- Перес-Реверте, видно, очень много думал о судьбах
людей, по тем или иным причинам выкинутых из жизни, - продолжал Старый Хозяин.
- По старости ли, или в связи со сменой власти, или идеологии, или моды, но они
оказываются выкинутыми, исключенными, забытыми. Ненужными. Вот послушайте еще,
Ника. Это уже из другой книги, из "Учителя фехтования": "Самое
прекрасное таится именно в том, что остальные считают устаревшим… Не кажется ли
вам, что сохранить верность свергнутому монарху достойнее, чем присягнуть
взошедшему на трон?" Перес-Реверте пишет об Испании, но на самом деле
оказывается, что он пишет о нас. О нашем поколении в эпоху перемен. Ну, вы уже
не плачете?
- Нет. Все в порядке.
Я осторожно выдернула руку из-под его локтя. В моем
понимании Главного Объекта произошли уточняющие перемены. Дело не только в том,
что он не принял новую жизнь со всеми ее проявлениями, но и в том, что эта
жизнь не приняла его самого, отвергла, забыла, задвинула в дальний угол
шахматной доски и бросила там на произвол судьбы. Он-то готов был жизнь
положить на алтарь служения Родине, да только Родине его жизнь и не нужна
вовсе, кому нужен старый хлам, далекий от современных требований мобильности и
компьютерной грамотности, при этом еще и нагруженный устаревшей идеологией?
Я так погрузилась в мысли о Николае Григорьевиче как
олицетворении всех пешек, забытых на шахматных досках, что даже некоторое время
не думала о шантажисте и о звонке Никотину. К счастью, сегодня Старый Хозяин не
собирался гулять, как обычно, три часа, он ограничился всего лишь походом в книжный
магазин. Вернувшись домой, он попросил сделать ему чай и гренки с сыром, потом
Мадам затеялась наводить красоту и велела мне приготовить ей для компресса
отвар ромашки и череды, потом Кассандру вырвало прямо на бежевый ковер, и
пришлось замывать и зачищать рыжевато-коричневое пятно. Наконец все разошлись:
Николай Григорьевич - в свою комнату с книгой, Наталья - в спальню с
компрессами. Можно было позвонить.
- Есть новости, - спокойно, даже как-то равнодушно
сообщил Назар Захарович.
- Хорошие? - спросила я с замиранием сердца.
- Неплохие. Очень даже неплохие. Не хочешь сегодня
полечиться, капельницу поставить?
- Хочу. Когда и где?
- Боюсь показаться банальным, но пока еще довольно
холодно, чтобы гулять с женщиной по улицам, а тем более с такой красавицей, как
ты, - задребезжал он своим неповторимым смешком. - Ты не возражаешь пообедать
со мной? Я приглашаю, - тут же добавил он, вспомнив, очевидно, мои финансовые
резоны для отказа.
- Хорошо. Только где-нибудь, где попроще, ладно? -
попросила я.
- Бережешь мой карман? - усмехнулся Никотин.
- Нет, боюсь, что не смогу соответствовать в смысле
внешнего вида, - отпарировала я. - Одета я бедновато.
Он велел мне через час приехать на "Красные
Ворота". Наталья, выслушав сквозь три слоя марлевых салфеток, смоченных в
горячем отваре, мою просьбу отпустить меня для прохождения медицинских
процедур, вяло махнула рукой, что означало милостивое согласие. На всякий
случай я сделала полную перестановку в холодильнике, составив все диетпитание
на одну полку и снабдив каждую емкость приклеивающейся бумажкой с четкой
надписью: что это такое, из чего приготовлено и кому предназначено. И пусть
только попробуют перепутать, уроды!
Трясясь в вагоне метро, я глянула на себя в темное стекло и
внезапно подумала: "Кадырова, тебе не кажется, что ты едешь на
свидание?" Мысль показалась мне дурацкой, и, как всякая дурацкая мысль,
она потянула за собой следующую, еще более нелепую. А что, если очаровать
старого Никотина, женить его на себе, получить московскую прописку, крышу над
головой, сменить паспорт и уйти работать врачом? И покончить со всеми этими
пьяными Гомерами, изменяющими мужу Натальями, высокомерными Аленами,
бестактными Денисами и требующими постоянного присмотра Главными Объектами?
Покончить со всей этой тягомотиной, с ролью жалкой бесправной приживалки, с
подъемами в половине шестого утра независимо от дня недели, потому что Николай
Григорьевич в любой день встает в шесть, и к этому времени я должна быть умыта,
одета и готова принести ему утренний чай с булочками. Покончить с экономией на
всем, вплоть до колготок, которые я, как в старые добрые времена, снова ношу
зашитыми, а не выбрасываю. Конечно, я не буду при Никотине купаться в роскоши,
об этом и речи нет, но мне не нужны его деньги, мне нужен официальный статус и
нормальные документы, с которыми можно жить и работать в Москве. А на еду и
шпильки я себе как-нибудь заработаю. И плюнуть на шантажиста, пусть себе
достает Наталью, пусть присылает свои фотографии Гомеру, Денису, Алене или даже
Николаю Григорьевичу, пусть будет скандал, пусть Николай Григорьевич…, ну и
пусть, мне больше не нужна будет эта работа.
