Вот какие ей нужны поклонники, а вовсе не Костя.
Отец пришел поздно, почти в одиннадцать, голодный и злой.
- Ничего не могу понять, - раздраженно говорил он Косте
и Анне Михайловне, - этот тип как сквозь землю провалился. Уж который день я
его караулю возле дома, куда он пришел после встречи с доцентом, - и ничего.
Там он не появляется, местные алкаши и бабки ничего про него
не знают, и доцент с ним больше не встречается. Придется снова сесть на хвост
доценту и ждать, пока они встретятся еще раз, другого выхода пока нет.
Ждать! Сколько же можно ждать? Еще месяц? Два?
Полгода? Сколько же им еще прозябать в этой дыре,
пропитанной духом убожества и неряшливости? Сколько еще Косте придется
уворачиваться от объяснений с Милой и с приятелями, нарываясь на издевки,
подначки и откровенные обиды? Сколько еще ему смотреть в печальные глаза брата
Вадика и придумывать бодрые слова насчет того, что отец его любит больше жизни?
- Костя, от тебя теперь многое зависит, - строго сказал
отец. - С этим якобы проректором мы пока зависли, так что действуй активнее,
раскручивай свою Веронику, выжимай из нее сведения.
- У меня не получается, - пробормотал Костя. - Она
ничего про мужа не рассказывает.
- Значит, плохо спрашиваешь, неизобретательно, скучно
ведешь беседу. Работа разведчика - творческая, требует немалого интеллекта, а
ты относишься к порученному делу как к повинности, которую надо поскорее отбыть
и улечься спать, - непререкаемым тоном заявил отец.
- Я не знаю, как вести с ней беседу, чтобы ей было, не
скучно, - огрызнулся Костя. - Она меня вон на сколько старше. Ты бы сам
попробовал, тогда бы и судил.
- А ты с мамой посоветуйся, она тебе подскажет, как и
что нужно говорить, чтобы заинтересовать женщину.
С мамой… Косте вдруг пришло в голову, что Вероника, за
которой ему велено ухаживать, всего на несколько лет моложе его матери, они же
почти ровесницы. И то, что отец заставляет его сделать, стало казаться ему уже
совершенно отвратительным. Он поймал взгляд матери, в котором надеялся
прочитать те же мысли, которые вертелись сейчас у него в голове, но глаза Анны
Михайловны выражали лишь настороженное внимание к мужу: все ли с ним в порядке,
не подвергается ли сомнению его главенство, не собирается ли ненадежный
помощник Костя устроить бунт на корабле и поколебать такой страшной ценой
восстановленное самоуважение отца. С неожиданной болью Костя осознал, что мать
ему сейчас не защитник, мать целиком на стороне отца, подыгрывает ему, делает
из себя ту самую свиту, которая играет короля. Что же получается? Отец им
помыкает, мать не защищает, Вадька болеет, и остался Костя совсем один. В такой
большой семье - и один. Неужели так бывает?
А отец, как обычно, ничего не замечает, ни Костиных взглядов
на мать, ни выражения ее лица. За все прожитые здесь месяцы у него выработалась
привычка сидеть у окна и смотреть за домом напротив. Даже разговаривая, он не
отрывает взгляда от окна и не поворачивается к собеседникам. И еду мама ему
приносит в комнату, и курит он здесь же, хотя дома, на ТОЙ квартире, мама
никогда не разрешала ему курить в том же помещении, где они спят. Теперь
разрешает, потому что комнат всего две, в одной живет Костя, в другой -
родители, а кухонное окно выходит на другую сторону, во двор, и из него не
виден дом, где живет Враг-доцент. Поэтому наблюдение отец ведет из той же
комнаты, где они с мамой спят, и много курит, и там постоянно открыта форточка,
поэтому в комнате всегда стоит ужасный холод. Но отец и этого, кажется, не
замечает, не кутается в теплые свитера, не зябнет и не жалуется.
- Иди, Костя, - жестко произнес отец. - Она вышла с
собакой. Одевайся - и вперед.
НИКА
- Не забудь про плов, - напомнил мне на прощание Назар
Захарович, - мы с Севой будем ждать.
- Не забуду, - искренне пообещала я. - Только я и
вправду представления не имею, когда мы сможем это организовать. И так я всю
неделю отпрашивалась под предлогом болезни, а если этим злоупотреблять, то ведь
и уволить могут. Зачем им больная домработница? Они себе лучше здоровую найдут.
- Ладно, - вполне, как мне показалось, добродушно
ответил Никотин.
Но его добродушие меня обмануло, вернее, оно таковым и не
было, я обозналась. И поняла это уже через секунду, когда рядом со мной зашагал
не добрый дядя Назар, а вкрадчивый и хитрый Аль Пачино из "Адвоката
дьявола".
- Ну что ж, все волнения у тебя позади, и теперь
скажи-ка мне, детка, начистоту: зачем тебе все это нужно было?
- Что - все? - недоуменно откликнулась я.
- Вся эта канитель с поисками шантажиста и уплатой
собственных денег. Ведь они у тебя не найденные и не в наследство полученные.
Это когда ты сам денег не заработал, с ними расставаться не жалко. А ты вот мне
порассказала, как они тебе даются, деньги эти, и я точно знаю, что не просто
так, не за красивые глаза своей Натальи ты их отдала.
- Так я ведь вам объясняла, дядя Назар: мне нужна эта
работа, мне жить негде, и ни на какую другую работу меня не берут, потому что у
меня нет прописки и вообще паспорт не российский. Вы что, забыли?
- Да нет, Ника, помню, с памятью у меня, слава богу,
пока все хорошо. Только не убедила ты меня. Не верю я тебе. Ты что, очень его
любишь?
- Кого? - оторопела я.
- Да хозяина твоего, Павла Николаевича. Ты ради него
все это делала, да? Чтобы его спокойствие сохранить?
Или на отца его нацелилась, бережешь его здоровье, потому
что хочешь за него замуж выскочить?
Я расхохоталась. Ай да Бычков, ай да Никотин! А еще
хвастался, что в людях разбирается, что был хорошим опером! Ну это ж надо такое
придумать: я влюблена в Гомера! Или еще того покруче: нацелилась на вдовца с
язвой, ишемической болезнью и сердечной недостаточностью. Мол, старик все равно
долго не протянет, и останусь я при гражданстве, паспорте, прописке и жилплощади.
Неужели я в глазах Никотина выгляжу такой дрянью?
И не поэтому ли он сказал, что не женится на мне, да еще
"шустрой стервой" назвал?
- Да ну вас, дядя Назар, - сказала я, отсмеявшись и
вытирая выступившие слезы. - Вам надо романы про Анжелику сочинять. С чего это
вам такие бредни в голову пришли?
- Да с того, детка, что то, что ты сделала, называется
самопожертвованием, а с какого перелягу тебе жертвовать собой ради совершенно
чужих людей? И объяснения твои никуда не годятся, потому как могла ты спокойненько
взять свои кровно заработанные денежки и уволиться из этой семейки к чертовой
матери. Четыре с половиной тысячи зеленых долларов - сумма вполне достаточная,
чтобы перекантоваться несколько месяцев, а то и год-полтора, снять жилье
подешевле, в дальнем Подмосковье, и не спеша искать другую работу, где к тебе и
отношение будет более человеческое, и условия не такие драконовские. Не
приходило тебе в голову такое решение?
