— У тебя же денег полно, сама говорила.
— Так, может, там не деньги.
— А что?
— Не знаю.
Я вздохнула, разговаривать с Леркой не было никакой
возможности. Мы въехали в гараж ее дома, и я побрела к своей машине.
— Ты куда? — насторожилась Лерка.
— Домой. Время позднее, у меня завтра работы по горло.
— Ты что? — подскочила она ко мне. — Какой
дом? Какая работа? Ты не понимаешь…
— Это ты не понимаешь. Мне работать надо, работать. У
меня нет миллионов, ясно?
— О деньгах не беспокойся…
— Да пошла ты… — посуровела я, устраиваясь в
машине. — И не вздумай мне помешать, — предупредила я, заметив, что
спешно приближается Сашок.
— Вот что, — затараторила Лерка, — ни в коем
случае не говори ментам, что мы входили в квартиру.
О белобрысом тоже забудь. И о стрельбе. Приехали, позвонили
в дверь и уехали. Обещай мне, слышишь?
— Слышу, — ответила я и поторопилась убраться
восвояси.
* * *
К родному дому я подходила с опаской, знать не зная, чего
следует ждать от судьбы. Судьба послала светло-коричневый конверт, именно его я
обнаружила в своем почтовом ящике, в который заглянула по привычке, хотя
никакой корреспонденции не ждала.
Конверт был плотный, большой, с моим адресом и именем,
обратный адрес отсутствовал. Отправили его два дня назад из двадцать шестого
почтового отделения. Поглазев на конверт, я вошла в квартиру, пробежалась по
всем трем комнатам, дабы убедиться, что нахожусь одна, рухнула в кресло и
закрыла глаза, но тут же вскочила и схватила конверт, разорвала и обнаружила в
нем конверт поменьше и листок бумаги, развернула его и с дрожью душевной
прочитала: «Дорогая Аня. Пожалуйста, сохрани это для меня. Арсений».
Я заревела, да так жалобно, что самой себе удивилась. Уж,
кажется, надо свыкнуться с мыслью, что Арсения больше нет, но теперь, когда я
держала в руках его записку, горе обрушилось на меня с неимоверной силой.
От избытка чувств я кинулась к телефону, чтобы позвонить
Лерке, но вовремя опомнилась. Лерка непременно захочет узнать, что в конверте,
а Арсений просил сохранить конверт для него… В самом деле, что там может быть?
Сама не знаю как, я разорвала конверт. В салфетку был завернут ключ с биркой,
на бирке номер 328. Я повертела его в руках, ключ небольшой, вряд ли от двери.
Тогда от чего? На всякий случай я тщательно изучила салфетку, в которую был
завернут ключ. Никакой записки. Ключ, и все.
С просьбой сохранить его для Арсения. Он надеялся им
воспользоваться. Я опять заревела, потом вытерла слезы и продолжила
размышления.
Почему он прислал его мне? Арсений мне доверял. Конечно. Я
вызываю у людей доверие, это нормально. Возможно, не только доверие, возможно,
он испытывал ко мне чувства… А еще он хотел, чтобы об этом ключе никто не знал,
и отправить его мне показалось ему наиболее надежным. Мы были едва знакомы,
следовательно, никто из тех, кого он опасался, обо мне не знает. Отыскать меня
будет сложно, это он так думал, и если бы я не поперлась к нему на квартиру,
оказался бы прав. Но я, поддавшись на Леркины уговоры, туда отправилась, и в
результате… в результате белобрысый легко может меня найти.
Я схватила оба конверта, записку и даже салфетку, скомкала и
подожгла в большой пепельнице на кухне. Конверт горел плохо, поджигать его пришлось
раза три, в конце концов и он превратился в груду пепла, а я вздохнула с
облегчением.
Ключ я положила в шкатулку, где хранила всякие мелочи. Раз
Арсения нет, хранить ключ у себя довольно глупо, но я его все же оставила. Еще
раз прошлась по квартире и отправилась спать. Сон не шел, я то начинала реветь,
то вспоминала о ключе и гадала: что намеревались открыть этим ключом, а
главное, что находится под замком, который этот ключ открывает. Арсений погиб,
и я об этом уже никогда не узнаю. Я вновь заревела, подозреваю, что на сей раз
от неудовлетворенного любопытства.
Утром я едва не опоздала на работу, так что о ключе даже не
вспомнила. Ближе к обеду мысль о нем мелькнула у меня на мгновение, но срочные
дела вновь не позволили поразмышлять на эту тему.
В 15 часов 25 минут раздался телефонный звонок, и мужской
голос сурово поинтересовался:
— С Лиховицкой Анной Михайловной я могу поговорить?
— Слушаю, — ответила я. Мужчина представился, и
все поплыло у меня перед глазами: интересовалась мною милиция.
— Вы хорошо знали Ковальчука Арсения Романовича? —
спросил мужчина.
— Это наш клиент, — промямлила я и сочла нужным
добавить:
— Он собирался купить квартиру.
— Собирался?
— Да, потом куда-то исчез. По крайней мере, не звонит и
в агентстве не появляется.
— А вы давно его видели?
— Недели две назад он заходил к нам в последний раз.
— Я бы хотел поговорить с вами. Желательно сегодня.
Через час я с замиранием сердца стучала в дверь кабинета,
снабженную табличкой «Потапов В.А.».
По дороге я решила ни в чем не сознаваться, должно быть, с
перепугу. А потом, никогда ведь не знаешь, от чего вреда больше: от правдивости
или вранья.
Как мудро заметила Лерка, Арсению теперь все равно, а мне
неприятности ни к чему.
Лерке я позвонила по дороге, и она укрепила меня во мнении,
что ложь во спасение — это благо.
Хотя врать я не собиралась. Я просто решила немного исказить
истину, чтобы господа из милиции потеряли ко мне интерес.
Услышав резкое «да», я вошла в кабинет и увидела мужчину
среднего возраста, с бледным лицом, наметившейся лысиной и взглядом мученика.
Если мне не хотелось отвечать на вопросы, то ему явно не хотелось их задавать.
— Садитесь, — кивнул он, когда я сообщила, кто я
такая. Вздохнул, достал из верхнего ящика стола бумагу, авторучку и приступил.
Первые пять вопросов никакого затруднения у меня не вызвали,
касались они в основном моих паспортных данных и места работы. Потом Владимир
Андреевич перешел к насущному.
— Когда и где вы познакомились с Ковальчуком?
— А что случилось? — робко поинтересовалась я.
— Господин Ковальчук убит, идет следствие…
Охать и произносить что-то вроде «о господи» или «боже мой»
я поостереглась, притворство никогда не было моей сильной стороной, я
помолчала, а потом спросила:
