Он знал, как меня зовут!
Разговор продолжался.
— Не знаю. Может быть, дня два. Я хочу повидаться в Новом Орлеане с бабулей. Потом в Нью-Йорк, а оттуда во Францию. Тур занимает восемь недель, но я хочу записать треки для двух синглов. Да, в пути. Мне наплевать. Скажи ему, что это не все, есть еще. Альбом пока в работе.
Вспомнив о стряпне, он повернулся и попробовал свое варево. Он был здесь как рыба в воде, точно зная, в каком ящике что лежит. Его мышцы и фал и при каждом помешивании и каждой пробе. Музыкальный ритм завораживал, и он то и дело ему поддавался, как будто тот шел изнутри. Продолжая баюкать телефон между плечом и ухом, он шагнул ко мне с полной ложкой супа.
— Да вот, пробую бабулин рецепт. Ага. Я тебя угощу. Сейчас буду занят около часа.
Подув на ложку, он поднес ее к моему рту.
Я осторожно пригубила. Гамбо
[2]
. Господи, лучше, чем у Делл. Да что там — лучше любого, какой я пробовала.
— Накинь еще час. Я тебе звякну, когда вернусь в отель. Ну, лады. Пока.
Он бросил ложку, выключил телефон, повернулся ко мне и простоял молча добрых десять секунд. Он был абсолютно уверен в себе — ни слова не говоря, изучал меня с головы до ног. Музыка продолжала пульсировать. Серьезный тип. Сомневаться не приходилось. Я решила сломать барьер:
— Надеюсь, я не помешала ничему важному.
Мои слова возвысились над музыкой. Он взял пульт, направил куда-то поверх меня, убавил звук, но ничего не ответил.
— Кто вы? — спросила я.
Он хотел что-то сказать, но вместо этого рассмеялся и покачал головой:
— Кем скажете, лапушка, тем и буду.
— Но... эти телохранители снаружи. Они ведь ваши?
Вот оно: то же движение головой, снова улыбка — застенчивая, мальчишеская.
— Без комментариев, — ответил он. — Мы здесь не меня обсуждаем. Мы собираемся поговорить... о вашем наряде. Расскажите, что вы носите. — Он скрестил руки на груди и прижал большой палец к губам.
Выйдя из-за кухонного острова, он стоял теперь футах в десяти от меня и оценивал, как будто я прибыла на пробу или что-то в этом роде. У меня ослабели колени при виде низко свисавшей пряжки его ремня. Я старалась не таращиться, но он выглядел чертовски соблазнительно. Мне было неловко в дурацких шортах для йоги.
— Мне велели это надеть, — пробормотала я, разглядывая свои идиотские кроссовки.
— Вот молодцы. Я говорил про «мамашу-наседку», а они поняли буквально. Но в принципе, да — примерно это я и имел в виду. Одежда, а под ней — кое-что куда сексуальнее, чем я воображал.
— Можно? — Я указала на кухонный стул.
Меня так трясло, что было ясно: если не сяду —
свалюсь.
— Конечно. Любите гамбо?
Он подхватил ложку и отвернулся к плите, чтобы снова помешать в кастрюле.
— Люблю... Он обалденно вкусный. Вы что, собрались для меня готовить? Не помню, чтобы в моих фантазиях звучала кулинария.
— Так это моязатея, вас угостить. А вы сделаете кое-что для меня, — отозвался он, указывая на меня ложкой.
— Я?
— Вы.
— А разве это не мояфантазия?
— У нас проблема? — осведомился он с такой самонадеянностью, что я ощутила очередной прилив слабости.
Этот мужчина не привык, чтобы ему возражали.
— Вы так и не скажете, как вас зовут? — спросила я, набравшись смелости.
— Рабочее имя у меня другое, а настоящее — Шон.
Он выключил горелку, отошел от плиты и встал рядом, возвышаясь над моим красным стулом. Его волосы были коротко подстрижены. На правом запястье красовался целый набор кожаных браслетов и резиновых напульсников, а также была золотая цепочка, толще и ярче моей. Правда, без подвесок. Я уловила исходивший от него легкий мускусный аромат какой-то дорогой парфюмерии.
Я стиснула зубы. Похоже, его самоуверенность пробудила во мне нечто новое, яростное.
— И все-таки — кто вы такой?
— Это вам пища для размышлений. На потом. Сейчас я буду для вас фантазией на тему секса со знаменитостью. Но это С.Е.К.Р.Е.Т., помните? Имеет силу для обоих — уверен, что вы уже понимаете. Итак, вы принимаете Шаг?
— Вы хотите сказать, что моя фантазия в каком-то смысле и ваша?
— Точно.
— И я должна поверить на слово, что вы знаменитость?
— Правильно.
Его крепкая рука легла на стул меж моих ног, обтянутых шортами для йоги.
— Ладно. Это я понимаю. Но как, черт побери, я могу быть вашейфантазией?
— Кэсси, — ответил он и провел крепким пальцем вверх и вниз по моему бедру. Меня пронзило током, а он смотрел мне в глаза. — Когда человек знаменит, всем хочется оторвать от него кусочек лишь потому, что он знаменит. Вы хотели знаменитость, но не сказали, что эта персона должна быть известна вам.А я согласился при условии, что меня ни хрена не узнают, — присылайте, сказал им, какую-нибудь мамашу-наседку. Слишком занятую детьми, чтобы носить что-то получше футболок и шортов для йоги. Потому что меня тошнит от фанаток. Я понятно выражаюсь?
— Мамаша-наседка. Вот, значит, кто я такая? — Меня разобрал смех, его тоже. — А раньше вы это делали? Я имею в виду С.Е.К.Р.Е.Т.
Он ничего не ответил, подошел к духовке позади меня и что-то проверил:
— Выглядит классно. Кукурузный хлеб.
Он закрыл дверцу и мигом позже оказался у меня за спиной, в нескольких дюймах. Его ладони легли мне на плечи и медленно провели по рукам. Мой пульс участился, когда он мягко завел мои руки за спину и свел их вместе, зажав запястья в кольцо своих пальцев. Я чувствовала, как он дышит мне в ухо.
— Так вы принимаете Шаг, моя маленькая наседка? — спросил он, взявшись другой рукой за резинку и распустив мой конский хвост, так что волосы рассыпались по плечам.
— Да, — выдавила я, прыснув. — Наседка — это фантазия? Кто бы мог подумать.
— Хорошо.
Его губы приблизились к моему уху.
— Хотите узнать, кто я такой?
Я кивнула. Он прошептал свое имя. Рабочее имя, под которым выходил на сцену. Хорошо, что он не видел моего лица, потому что я выкатила глаза. Я не любила хип-хоп, но даже я его знала. Тем временем Шон запустил руки мне под футболку, задрал и снял ее, как паутинку, подался вперед и сквозь обтягивающую майку коснулся ладонями моих грудей.
— Это мы тоже уберем. Руки вверх!
