– Серенио, скажи, готов ли отвар? – спросил целитель, заменив приложенные к ожогам листья лопуха на свежие, отмокавшие до этого времени в холодной воде.
– Липовая кора уже давно настаивается. Но теперь настой нужно охладить. Может, вынуть кору? Так оно быстрее будет, правда?
– Холод! Холод! – воскликнул Тонолан и неожиданно скрылся в темноте.
– Куда это он? – спросила Джетамио у Джондалара. Высокий мужчина недоуменно пожал плечами и покачал головой. Впрочем, Тонолан не заставил себя долго ждать – вскоре он вновь появился у костра, держа в руках сосульки, найденные им на тропке, сбегавшей с кручи к реке.
– Может, это ей поможет? – спросил он, протягивая сосульки Шамуду.
Тот иронично глянул на Джондалара:
– А мальчонка-то у тебя смышленый!
Липовая кора не только утоляет боль, она обладает и успокоительным действием. Вскоре Толи и малышка забылись сном. Тонолану и Джетамио наконец позволили покинуть пиршество и побыть какое-то время одним. Впрочем, к этому времени Праздник Обета уже утратил свою недавнюю легкость и непринужденность. Все понимали, что событие, омрачившее его, свидетельствует о том, что брак будет несчастливым, однако никто не говорил об этом вслух.
Джондалар, Серенио, Маркено и Шамуд сидели возле большого очага, глядя на тлеющие уголья и попивая вино. Все остальные уже спали. Серенио уговаривала отправиться домой и Маркено.
– Маркено, ты можешь идти – толку-то от тебя все равно никакого. Я останусь с ними, а ты отправляйся спать.
– Она права, Маркено, – заметил Шамуд. – С ними все будет в порядке. Я думаю, стоит отдохнуть и тебе, Серенио.
Она тут же поднялась на ноги, подавая тем самым пример Маркено. Встали и все остальные. Серенио поставила чашку наземь, легко коснувшись щеки Джондалара, и вместе с Маркено направилась к хижинам.
– Если будет нужно, я тебя разбужу, – сказала она напоследок.
Когда они ушли, Джондалар вновь наполнил остатками перебродившего черничного сока две чашки и подал одну из них таинственной фигуре, недвижно сидевшей возле очага. Шамуд принял ее, понимая, что с ним хотят поговорить. Молодой человек подгреб тлеющие уголья к краю черного круга и положил на них несколько сухих чурок. Не прошло и минуты, как по ним заплясали язычки пламени. Какое-то время они сидели молча – греясь возле пламени костра и попивая вино.
Когда наконец Джондалар посмотрел на целителя, он увидел, что тот оценивающе разглядывает его своими странными глазами, которые при свете костра казались просто темными. Зеландонии почувствовал в них силу и ум, но он и сам сполна обладал этими качествами. Изменчивые неверные отблески пламени играли на старом лице, отчего черты его становились неясными. Впрочем, Джондалар не мог по-настоящему разглядеть его и при свете дня – более или менее определенно можно было судить только о возрасте Шамуда.
В покрытом морщинами лице угадывалась сила, придававшая ему едва ли не моложавый вид, с которым никак не вязались длинные белоснежные седины. Свободные одежды скрывали под собой сухощавое хрупкое тело, однако шаг целителя поражал своей упругостью. О преклонных летах говорили разве что руки с их блестящей пергаментной кожей, покрытой сетью синих жилок, и расширенными подагрическими суставами пальцев. При этом чаша, поднесенная им ко рту, нисколько не дрожала, что не могло не поражать Джондалара.
Шамуд слегка изменил положение своего тела, чтобы снять напряжение. Джондалар сделал глоток вина.
– Шамуд – хороший целитель. Умелый лекарь, – сказал он.
– Это – дар Мудо.
Джондалар мучительно вслушивался в его голос, пытаясь понять по тембру и тону, к какому же полу относится целитель-андрогин, однако сделать это ему не удавалось, отчего любопытство его разгоралось с новой силой. Он не мог отнести Шамуда ни к мужчинам, ни к женщинам, однако тот не производил впечатления и человека бесполого или того, кто дал обет безбрачия, о чем, помимо прочего, свидетельствовали его колкие замечания и понимающие взгляды. Он хотел разрешить эту загадку, задав вопрос самому Шамуду, но не знал, насколько уместным и тактичным показался бы тому его вопрос.
– Жизнь Шамуда – трудный. Надо многое жертвовать, – начал он издалека. – Скажи, целитель может хотеть вступай в брак?
Глаза Шамуда изумленно округлились, и он залился звонким смехом. Джондалар буквально взмок от смущения.
– И кто же, по-твоему, мог составить мне пару, Джондалар? В пору моей молодости таких красавцев, как ты, в наших краях не было… Но поддался бы ты моим чарам? Конечно, я мог бы повесить на Щедрое Древо связку бус, но пришел бы ты ко мне после этого? – сказал Шамуд со вздохом и печально покачал головой. Джондалару неожиданно показалось, что он разговаривает с молодой женщиной. – Или же мне следовало бы вести себя более осмотрительно? Аппетиты твои мне известны. Неужто бы ты хотел испытать новые, неведомые тебе доселе радости?
Джондалар густо покраснел, внезапно поняв свою ошибку и одновременно с этим испытав странное влечение к чувственному, гибкому и изящному, словно кошка, Шамуду. Разумеется, целитель был мужчиной, хотя в любовных делах он и обладал женскими предпочтениями. Многие целители черпали свою энергию как из мужского, так и из женского начала, что наделяло их особой силой. И вновь он услышал тот же сардонический смех.
– Если уж тяжело целителю, то супруге его тяжело вдвойне. Представь, что тебе нужно оставить посреди ночи такую красавицу, как Серенио, и отправиться к больному… Мало того, это занятие предполагает долгие периоды воздержания… – Шамуд наклонился вперед. При мысли о Серенио его глаза наполнились неожиданным блеском, чрезвычайно поразившим Джондалара. Но тут же целитель странно повел плечами и принял еще один образ. – Не хотел бы я оставлять ее в одиночестве, зная, что вокруг полным-полно алчных мужчин…
И все-таки Шамуд был женщиной, с которой Джондалара могли бы связывать только дружеские отношения. Да, целитель черпал силу из двух начал, но он оставался при этом женщиной. Женщиной со вкусами и предпочтениями мужчины.
Шамуд вновь рассмеялся. Смех его был таким же бесполым, как и его голос. В голосе старого целителя неожиданно зазвучали доверительные нотки.
– Джондалар, скажи, кого ты во мне видишь? Кого бы ты избрал себе в пару? Иные так или иначе пытались вступить со мной в отношения, но они никогда не были длительными. Дар имеет свою оборотную сторону. У целителя нет своего лица – он обладает им только в самом общем смысле. Он отказывается от своего имени: Шамуд стирает собственную самость, чтобы воспринять суть всего и вся. Он обладает многими дарами, да вот только брак к их числу не относится. В молодости подобная судьба не кажется такой уж желанной. Быть другим, чем все, очень непросто. Тебе не хочется расставаться с самим собой, со своею самостью. Впрочем, все это не имеет никакого значения – это твоя судьба. Для того, кто несет в своем теле мужское и женское начало, иного пути попросту нет…
