— В этом пакете хранится мята, — сказала она, показывая его Мамуту, — а в этом — плоды шиповника.
— Откуда ты это узнала? Ведь ты же не раскрыла и даже не понюхала их?
— Я знаю, потому что эта веревка сплетена из волокон коры одного кустарника, а на конце ее завязаны два узелка. Завязка на пакете с шиповником сделана из волос лошадиного хвоста, и на ее конце завязан ряд из трех узелков, — пояснила Эйла. — Я могла бы различить их по запаху, конечно, если бы не было завязок, но некоторые сильнодействующие и даже опасные растения очень слабо пахнут, и иногда их можно даже перепутать с другими, безопасными травами. Надо быть очень осторожным. Поэтому я использую разные веревки и разное количество узелков и делаю отдельные пакеты для опасных растений и растений с разными запахами. Может быть, это тоже памятки?
— Да, умно… очень умно! — сказал Мамут. — Правильно, это и есть памятки. Но тебе нужно было запоминать все эти веревочки и узелки, ведь так? И все-таки это хороший способ, чтобы избежать путаницы.
* * *
Глаза Эйлы были открыты, но она лежала тихо и не двигалась. Вокруг было темно, если не считать тусклого ночного света, идущего от кучки раскаленных углей в очаге. Джондалар только что забрался на лежанку и как можно осторожнее перелез через Эйлу, чтобы лечь на свое место к стене. Как-то раз она подумала, что может спать и у стенки, но решила, что в этом случае Джондалар сможет ложиться и вставать совсем незаметно, а этого ей как раз и не хотелось. Он завернулся в меховое покрывало и лег на бок, повернувшись лицом к стене. Эйла знала, что он не мог заснуть так быстро, хотя он лежал неподвижно, и ей очень хотелось погладить и приласкать его. Однако он столько раз отвергал ее ласки, что Эйла боялась получить очередной отказ. Она чувствовала себя обиженной, когда он говорил, что устал, или притворялся спящим.
Джондалар не спал, дожидаясь, пока уснет она; и наконец ее ровное дыхание подсказало ему, что Эйла заснула. Тогда, осторожно перевернувшись на другой бок, он облокотился и посмотрел на Эйлу долгим тоскующим взглядом. Ее спутанные золотистые волосы разметались по темному меху. Исходившие от нее тепло и приятный женский запах пробудили в нем трепетное желание, ему хотелось обнять и приласкать ее, но он боялся, что она проснется и совсем не обрадуется, что ее разбудили. Джондалару казалось, что она неприязненно относится к нему с тех пор, как он обидел ее своей возмущенной и гневной реакцией на ту единственную ночь, которую Эйла провела с Ранеком. В последнее время каждый раз, когда они случайно касались друг друга, она вздрагивала и отступала. Джондалар уже подумывал, не перебраться ли ему на другую лежанку или даже в другой очаг. С одной стороны, он испытывал мучение, засыпая рядом с ней, но понимал, что еще мучительнее будет спать вдали от нее.
Легкая прядь волос, упавшая на лицо Эйлы, приподнималась от его дыхания. Джондалар протянул руку и легким движением убрал эту прядку в сторону, а затем тихонько лег на спину и позволил себе расслабиться. Он закрыл глаза и вскоре уснул под звуки ее размеренного дыхания.
* * *
Эйла проснулась с ощущением того, что кто-то смотрит на нее. Костер в очаге уже вновь горел ярким пламенем, и дневной свет прорывался сквозь приоткрытое дымовое отверстие. Повернув голову, она увидела черные горящие глаза Ранека, который наблюдал за ней из очага Лисицы. Лицо его озарилось широкой радостной улыбкой, когда Эйла сонно улыбнулась ему. Она была уверена, что место рядом с ней уже опустело, но решила все же убедиться в этом и похлопала рукой по складкам меховой шкуры. Затем, откинув свое покрывало, она начала одеваться. Она знала, что Ранек зайдет поздороваться с ней, только когда она выйдет к очагу.
Поначалу Эйла смущалась, постоянно чувствуя на себе его взгляд. В известном смысле это ей даже льстило, и, кроме того, она знала, что такое внимание порождено отнюдь не злобными чувствами. Однако, по обычаям Клана, где люди жили в одной пещере и семейные очаги разграничивались лишь низкими каменными перегородками, считалось крайне неприличным подсматривать за своими соседями. В земляном жилище Мамутои, как и в пещере Клана, уединение было чисто условным, но такое навязчивое внимание Ранека являлось посягательством на ее личную жизнь и усиливало внутреннее напряжение, которое и без того постоянно ощущала Эйла. Кто-то из обитателей стоянки практически всегда находился рядом с ней. В общем-то ситуация в пещере Клана была примерно такой же, но на Львиную стоянку она попала недавно, и обычаи этих людей отличались от тех, к которым она привыкла с детства. Различия были в основном незначительными, но в замкнутом мире земляного дома их значение возрастало, или Эйла просто острее осознавала их. Порой ей хотелось уйти, чтобы никого не видеть. Три года она в одиночестве прожила в своей пещере и не могла даже представить себе, что настанет время, когда она будет мечтать остаться одна. Но сейчас время от времени она тосковала по той свободной и уединенной жизни.
Быстро закончив обычный утренний туалет, Эйла слегка подкрепилась остатками вечерней трапезы. Открытые дымоходы, как правило, свидетельствовали о хорошей погоде, и поэтому Эйла решила пойти прогуляться вместе с лошадьми. Подняв край занавеса, она вышла в пристройку и нерешительно остановилась, увидев, что Джондалар и Дануг о чем-то беседуют возле лошадей.
Зимой лошади редко гуляли, но уход за ними даже в помещении очага лошадей давал Эйле возможность отдохнуть от людей и остаться наедине со своими мыслями. Однако Джондалар, похоже, также полюбил проводить с ними время. Раньше Эйла всегда присоединялась к нему, если случайно замечала, что он занимается с Удальцом, но теперь предпочитала уйти, поскольку с недавних пор Джондалар, заметив ее приближение, удалялся сам, говоря, что не хочет мешать ее общению с лошадьми. Эйла радовалась, что он уделяет внимание животным, которые в определенном смысле являлись связующим звеном между ними, и, кроме того, так как они оба ухаживали за лошадьми, им поневоле приходилось общаться на эту тему, хотя и немного. В последнее время Джондалар почему-то очень часто выходил в пристройку, и Эйла подумала, что, возможно, он гораздо больше, чем она, нуждается сейчас в таком уединенном общении с животными.
Медленно проходя по очагу лошадей, Эйла надеялась, что присутствие Дануга не позволит Джондалару сбежать слишком быстро. Когда она приблизилась к ним, Джондалар уже готов был ретироваться, но она мгновенно придумала вопрос, чтобы его задержать.
— Джондалар, ты еще не думал пока, как будешь обучать Удальца? — спросила Эйла, приветливо улыбнувшись Данугу.
— А чему я могу научить его? — спросил Джондалар, немного смущенный ее вопросом.
— Ну ты же хочешь ездить на нем, поэтому он должен слушать твои команды.
Конечно, он думал об этом. В сущности, он только что говорил об этом Данугу, стараясь придать своим словам небрежный оттенок. Ему не хотелось показывать, как велико его желание покататься на этом жеребце. Иногда ему казалось, что он больше не вынесет Очевидной симпатии Эйлы к Ранеку, в подобные минуты отчаяния он воображал, что гнедой жеребец резвым галопом несет его по степи, воображал, что он счастлив и свободен как ветер. Однако его уверенность в том, что это вообще когда-нибудь может случиться, изрядно поубавилась. Может быть, теперь Эйла захочет, чтобы на Удальце ездил Ранек?
