Темнота стала рассеиваться, появилось свечение, сначала сероватое, потом радужное. Они с Мамутом вновь летели над какой-то равниной, но головокружения уже не было, только ощущение движения среди красноватых облаков. Движение все ускорялось, и облака превратились в тонкую радужную ленту. Она нырнула в длинный туннель со стенами, напоминающими внутреннюю поверхность пузыря. Все быстрее, быстрее — и под конец она очутилась в лучах света, яркого, как солнечный, но пронизанного ледяным холодом.
Она вскрикнула — но беззвучно, и нырнула в свет, и прошла сквозь него.
Она была теперь в глубокой, темной, холодной пустоте. Это было очень знакомое ощущение, но в тот раз Креб нашел ее и вывел отсюда. Она смутно чувствовала, что Мамут здесь с ней, но знала, что он не в силах ей помочь. Пение смутно отдавалось в ее ушах. Она знала, что, если оно прекратится, ей уже не выйти отсюда, но она не была уверена, что ей так уж хочется назад. Здесь не было никаких чувств, только пустота, которая помогала ей осознать свою растерянность, свою мучительную любовь, свое безнадежное горе. Черная пустота пугала, но это было лучше, чем душевное опустошение, которое она чувствовала снаружи.
Она вновь ощутила какое-то движение; темнота рассеялась. Теперь она снова была в туманном облаке, но оно уже было другим — плотнее, тяжелее. Облака расступились. Перед ней открылась какая-то равнина; но этот мир был не похож на тот естественный мягкий пейзаж, к которому она привыкла. Он был наполнен необычными предметами и формами, устроен по каким-то строгим правилам: с грубыми прямыми поверхностями и прямыми линиями, с неестественно яркими цветами. Некоторые вещи стремительно двигались — или так только казалось. Это место было ей незнакомо, но с первого же взгляда не понравилось, и она старалась отстранить его от себя.
* * *
Джондалар наблюдал, как Эйла пьет снадобье, и озабоченно нахмурился, видя, как она вздрогнула и как побледнело ее лицо. Какое-то время она из последних сил держалась на ногах, потом опустилась на землю. Мамут тоже упал, но в этом-то не было ничего необычного — шаман часто падает на землю, когда погружается в иной мир, не важно, принимал ли он для этого какое-то снадобье или нет. Пение и барабанный бой тем временем продолжались. Он видел, как Волк попытался дотронуться до Эйлы, но его удержали. Джондалар понимал Волка; ему хотелось поступить так же, он даже бросал взгляд на Ранека — каково ему? — но обитатели Львиной стоянки, кажется, не были встревожены, и он решил не нарушать правила священного ритуала. Вместе со всеми он присоединился к пению. Мамут дал ему понять, как это важно.
Прошло некоторое время, но ни Мамут, ни Эйла не шевелились, и Джондалару стало страшно. Ему показалось, что и на лицах других он заметил подобное выражение. Он встал, пытаясь разглядеть ее лицо, но факелы горели вполсилы, и было темно. Он услышал поскуливание и поглядел на Волка. Звереныш снова заскулил. Он пару раз рванулся к Эйле и опять вернулся к Джондалару.
Он слышал, как тревожно ржет в своей пристройке Уинни, как будто чувствует опасность. Вряд ли, конечно, но вдруг хищник проник к лошадям и испугал их, пока все заняты? Увидев его, лошадь заржала громче. Ничего, что могло бы испугать ее, Джондалар не обнаружил, но что-то же ей привиделось. Даже его поглаживание и ласковые слова не могли ее успокоить. Она рвалась внутрь дома — никогда прежде такого не случалось. Удалец тоже вел себя беспокойно — тревога матери передалась и ему.
Волк опять вскочил, поскуливая и повизгивая, бросаясь то ко входу в очаг Мамонта, то назад к Джондалару.
И тут до него дошло, что так встревожило животных. Эйла! Они чувствуют, что опасность грозит Эйле!
Джондалар бросился назад и увидел, что несколько человек столпились вокруг Эйлы и Мамута, пытаясь их разбудить. Не в силах больше сдерживать себя, он бросился к Эйле. Она лежала неподвижно, все мышцы ее тела были напряжены, и она едва дышала.
— Эйла! — закричал он. — О Великая Мать, она почти мертва! Эйла! О Дони, не дай ей умереть! Эйла, вернись! Не умирай, Эйла! Пожалуйста, не умирай!
Он сжимал ее в объятиях, повторяя ее имя, все настойчивее и настойчивее умоляя ее не умирать.
* * *
Эйла чувствовала, что ускользает все дальше и дальше. Она смутно слышала пение и барабанный бой, но это было где-то вдалеке, какое-то смутное воспоминание… А потом ей показалось, что она услышала свое имя. Она напряглась и прислушалась. Да, ее имя, опять и опять, и все настойчивее. Она почувствовала, как Мамут приближается к ней, и оба они сосредоточились на пении. Она слышала смутные голоса, и ее тянуло к ним. Потом, в отдалении, она услышала резкий, напряженный, глубокий барабанный бой: «хоо-о-ом!» Теперь уже яснее она распознавала человеческий голос, полный боли и страсти. Она чувствовала, как кто-то нежно прикасается к ней и трогает объединенное существо — ее и Мамута.
Внезапно она двинулась — ее стремительно потянуло вперед вдоль одной светящейся линии. Ей казалось, что она движется с необыкновенной скоростью. Тяжелые облака обступили ее и сразу же исчезли. Через пустоту она пролетела в мгновение ока. Радуга превратилась в серый туман — и вот она уже была на Львиной стоянке. Перед ней — ее собственное тело, необычно неподвижное, бледно-серое, распростертое на полу. Она увидела белокурого мужчину, склонившегося над ней, держащего ее в объятиях. А потом она почувствовала, как Мамут толкает ее вперед.
* * *
Глаза Эйлы вспыхнули, когда она увидела склонившегося над ней Джондалара. Страх в его голубых глазах сменился огромным облегчением. Она пыталась заговорить, но язык ее опух, и тело было холодным, холодным как лед.
— Они вернулись! — воскликнула Неззи. — Не знаю, где они были, но они вернулись. Как они замерзли! Заверните их в мех и принесите им чего-нибудь попить.
Диги принесла меха со своей лежанки, и, пока она заворачивала в них Эйлу, Джондалар не отходил от нее. Волк тоже вертелся рядом, подпрыгивал, лизал ее лицо. Ранек принес стакан горячего отвара. Талут помог ей сесть. Ранек поднес стакан к ее губам, и она благодарно улыбнулась. Уинни заржала из своей пристройки, и Эйла распознала в ее голосе тревогу и беспокойство. Она ответила ей, подражая конскому ржанию, чтобы успокоить животное. Потом она пожелала видеть Мамута.
Ей помогли встать, накинули плащ на плечи и подвели к старику. Он лежал на меховой подстилке и тоже пил горячий отвар. Он улыбнулся ей, но в глазах его сквозило беспокойство. Не желая беспокоить обитателей стоянки, он преуменьшал значение их необычного опыта, но не хотел скрывать от Эйлы, какая опасность грозила ей. Ей тоже хотелось потолковать об этом, но оба избегали прямого разговора о только что перенесенном. Неззи поняла, что им надо остаться наедине, и быстренько выставила всех посторонних, а вслед за ними ушла сама.
— Где мы были, Мамут? — спросила Эйла.
— Не знаю, Эйла. Я там раньше не был. Другое место, может, и другое время. Может, этого места и вовсе нет, — задумчиво сказал он.
— Думаю, есть. Эти вещи похожи были на настоящие, некоторые из них я знаю. Например, в той пустоте я была с Кребом.
