Джондалар повернул голову и изумленно вытаращил глаза. Перед ним стоял ребенок, в котором смешались два духа.
По общепринятому мнению, плоскоголовые — те, которых Эйла называла членами Клана, — были животными, и подавляющее большинство людей относились к подобным детям как к отвратительным уродцам — полуживотным-полулюдям. Он сам пережил большое потрясение, когда впервые услышал от Эйлы, что она родила сына смешанных духов. Мать такого ребенка обычно считали парией и изгоняли из племени, боясь, что она, став вместилищем злосчастного животного духа, распространит его на других женщин и у них тоже будут рождаться такие уродцы. Некоторые люди считали недопустимым уже само их существование, а то, что один из них живет среди людей, казалось совсем невероятным. Это было страшное потрясение. Откуда мог появиться у них этот мальчик?
Эйла и малыш внимательно разглядывали друг друга, забыв обо всем на свете. «Он слишком хилый для ребенка смешанных тотемов, — подумала Эйла. — Они обычно бывают ширококостными крепышами. Даже Дарк был не таким хрупким. Скорее всего его худоба связана с какой-то болезнью… — У Эйлы, с детства приобщенной к тайнам врачевания, был наметанный глаз. — Вероятно, у него врожденный недуг той мышцы, что пульсирует и бьется в груди, заставляя кровь бежать по жилам». Но эти предположения она сделала машинально; сейчас все ее мысли занимала внешность мальчика, она пристально разглядывала его лицо, голову, ища сходство и различие между ним и ее собственным сыном.
Как и у Дарка, у него были большие и смышленые карие глаза и совсем не детский взгляд, исполненный знания некой древней мудрости. Эйлу вдруг охватила такая жуткая тоска, что ей стало трудно дышать, — в его взгляде таилось столько боли и страданий, в большей степени душевных, чем физических, от которых ей удалось уберечь Дарка. Волна сострадания захлестнула молодую женщину. Внимательно рассмотрев лицо мальчика, она решила, что он не особенно похож на ее сына. Уже в трехлетнем возрасте — когда она последний раз видела Дарка — у него были гораздо более ярко выражены надбровные дуги, типичные для Клана, но его лоб был таким же высоким и выпуклым, как у этого ребенка и у нее самой. А одной из особенностей людей Клана являлся как раз скошенный, резко отступающий назад лоб.
Углубившись в воспоминания, Эйла подумала, что ее шестилетний сын уже достаточно взрослый, и, вероятно, мужчины Клана теперь берут его с собой на охотничьи тренировки, чтобы он привыкал держать в руках оружие. Но охотиться его будет учить Бран, а не Бруд. При мысли о Бруде, наследнике очага Брана, она вспыхнула от гнева. Разве можно забыть, с какой ненавистью и злобой относился к ней этот человек?! Он вынашивал свои злобные замыслы до тех пор, пока ему не удалось наконец отнять у нее ребенка и изгнать из Пещеры. Эйла зажмурила глаза; острые, как нож, воспоминания всколыхнули незаживающую душевную рану. Ей не хотелось верить, что она больше никогда не увидит своего сына.
Открыв глаза, она посмотрела на Ридага и глубоко вздохнула.
«Интересно, сколько лет этому мальчику? Конечно, ростом он не вышел, но по возрасту, должно быть, близок к Дарку, — размышляла Эйла, вновь начиная сравнивать их. — Ридага явно не назовешь смуглым, и его темно-русые волосы — светлее и мягче, чем жесткие каштановые, типичные для людей Клана. А вот подбородок и шея, пожалуй, более всего отличают этого малыша от Дарка», — решила Эйла. У ее сына была такая же, как у нее, длинная шея, — он даже давился иногда, проглатывая пищу, чего никогда не случалось с другими детьми в Пещере, и, кроме того, у него был срезанный, но четко очерченный подбородок. Да, сходство этого ребенка с людьми Клана больше всего выражалось в короткой шее и резко выступающей вперед нижней челюсти. И к тому же, вспомнила Эйла, Лэти сказала, что он не умеет разговаривать.
Неожиданно ход ее мыслей резко изменил свое направление, она осознала, насколько трудна, должно быть, жизнь этого малыша. Одно дело, когда пятилетняя девочка, потерявшаяся во время землетрясения, попадает в среду людей, неспособных к четкой артикуляции речи, и они учат ее языку жестов, который сами используют для общения. И совсем другое дело — жить с говорящими людьми и не иметь дара речи. Ей вспомнилось, как в детстве она огорчалась из-за того, что не могла общаться с приютившими ее людьми. Но встреча с Джондаларом принесла ей куда большее огорчение, ведь им было ужасно трудно понимать друг друга, прежде чем она вновь научилась говорить. А что бы она делала, если бы не смогла научиться?
Эйла сделала мальчику знак, означавший простое приветствие, — один из первых жестов, который ей показали много лет назад. В глазах Ридага отразилось волнение, он тряхнул головой и озадаченно посмотрел на молодую женщину. «Никто еще не разговаривал с ним на молчаливом языке Клана, — поняла она, — но он должен обладать врожденной памятью, присущей всему Клану». Мальчик мгновенно воспринял ее жест, Эйла не сомневалась в этом.
— Можно Ридаг погладит маленькую лошадку? — вновь спросила Лэти.
— Да, — ответила Эйла, беря его за руку. «Какой же он хрупкий и болезненный», — подумала она и тут же осознала все последствия такого состояния. Мальчик не мог бегать, как другие дети. Не мог участвовать в обычных детских играх и потасовках. Ему оставалось лишь наблюдать за ними глазами, полными неутоленного желания.
Джондалар и не предполагал прежде, что лицо Эйлы может быть таким нежным и ласковым, как сейчас, когда она подняла мальчика и посадила его на спину Уинни. Привычным жестом молодая женщина направила животное вперед, и вся троица медленно обошла вокруг стоянки. Гул разговоров мгновенно утих, все люди, затаив дыхание, смотрели на восседавшего на лошади Ридага. Конечно, Мамутои, встретившие незнакомцев у реки, уже успели рассказать о верховой езде загадочной женщины, но остальные никогда еще не видели столь диковинного зрелища. Никто даже и представить себе не мог подобную картину.
На пороге странного земляного жилища появилась высокая крупная женщина; она увидела сидевшего на лошади Ридага, и первым ее побуждением было броситься ему на помощь. Ведь всего несколько минут назад эта норовистая кобыла вставала на дыбы, молотя копытами воздух. Но, подойдя поближе, она осознала безмолвную значительность этого события.
Лицо ребенка было исполнено изумления и восторга. Как часто, с тоской следя за играми своих сверстников, он молча сидел в отдалении, переживая из-за собственной слабости или из-за того, что он так не похож на них. Как часто ему хотелось сделать нечто такое, что вызвало бы восхищение или зависть окружающих. И вот наконец это случилось: он ехал на лошади, а все дети стоянки и все взрослые следили за ним восхищенными глазами.
Вышедшая из дома женщина обратила внимание, с какой любовью и пониманием Эйла смотрит на Ридага: «Как могла эта незнакомка так быстро понять внутреннюю боль мальчика? И почему она приняла его с такой легкостью?»
Эйла заметила изучающий взгляд женщины и улыбнулась ей.
— Ты подарила Ридагу огромную радость, — подойдя ближе, с улыбкой сказала женщина и обняла мальчика, которого Эйла только что сняла с лошади.
— Это было так просто, — ответила Эйла. Женщина кивнула.
